Книга Не жди, не кайся, не прощай - Сергей Зверев

Почему-то этот эпизод крепко засел в памяти. С тех пор Константин много размышлял над словами Романова и, как это ни обидно звучало, был вынужден признать правоту философствующего бродяги.

Мышцы, интеллект, память, волю – все это и многое другое приходится тренировать и развивать, добиваясь совершенства. Неужто с душой дело обстоит иначе? Не может быть. Иначе загробный мир давно бы оказался перенаселенным миллиардами и миллиардами бессмертных душ, не сделавших никаких выводов из предыдущих жизней.

Во всяком случае, Константин считал так. И не верил в то, что лично он заслужил право на вечность.

Выйдя из ступора, он снова набрал номер Марии. Приятный, но какой-то механический женский голос сообщил ему, что абонент не может принять его звонок.

Почему не может? Означает ли это, что Мария вычеркнула его из списка людей, с которыми она поддерживала связь? Выходит, ни любовью, ни даже просто симпатией тут не пахло. Мария решила использовать Константина, вот и все. Убить двух зайцев одним выстрелом. Обзавестись непритязательным любовником и недорогим киллером по совместительству. А когда дело будет сделано, можно повесить убийство мужа целиком на Константина и отправить его на нары.

– Дудки, – пробормотал он, стискивая мобильник так, что костяшки пальцев на его жилистой пятерне побелели, словно подернутые инеем. – Шалишь, шалава. Я на твои заманухи не поведусь, не надейся. Сама разбирайся со своим Степчиком.

Не знал, не ведал он, что ни с кем Мария Плющ уже разбираться не в состоянии. Когда Константин пытался дозвониться ей, она безучастно сидела внутри своего искореженного автомобиля, уронив разбитую голову на руль. Ее глаза были широко открыты, несмотря на стекающую по ним кровь. Вывихнутые руки свисали между согнутых ног, из проломленной грудной клетки не вырывалось ни звука, ни дыхания.

Свидетелей аварии не было. Никто не видел, как «БМВ», потеряв управление, на полном ходу врезался в стоявший на обочине бульдозер. Сидевшая за рулем женщина скончалась от множественных травм, не приходя в сознание. Произошло это ранним утром. По всей видимости, гражданка Плющ не обратила внимания на знак объезда и выскочила на отрезок шоссе, где велись дорожные работы. Сами рабочие тогда на месте происшествия отсутствовали, потому что всех их неожиданно перебросили на другой объект. По причине отсутствия свидетелей следователь классифицировал смерть гражданки Плющ как результат нарушения правил дорожного движения. А раз так, то экспертиза проводилась спустя рукава, для проформы, и не выявила ранений, нанесенных покойнице примерно за час до столкновения. И бог с ними, с дополнительными ранениями. Супруг покойной, полковник ФСБ Плющ, на тщательном расследовании настаивать не стал, смахнул с лица скупые мужские слезы и стал жить-поживать дальше, поминая любимую супругу дважды в году: в день ее рождения и ухода из жизни.

Но все это будет потом, позже, а пока что Мария неподвижно сидела на пропитанном кровью водительском сиденье, а в ее сумочке жалобно попискивал разрядившийся телефон…

Глава 11. Чужой среди чужих

Несколько раз Константин зарекался звонить Марии, а потом набирал ее номер снова, но безрезультатно. Наконец, отложив телефон, он отправился готовить еду, а когда, пообедав обжигающим супом, вернулся в комнату, позвонили ему самому.

Сергей Викторович Мотыль не отказал младшему брату в просьбе. Константина Игоревича Зорина ожидали в спорткомплексе «Олимпийский» к двум часам дня.

– Йес-с! – прошептал он, выбросив в воздух кулак, и принялся собираться.

В час дня Константин уже голосовал возле проезжей части. Не прошло и десяти минут, как у обочины притормозил видавший виды зеленый «Фольксваген». После непродолжительного торга водитель сверкнул золотыми коронками и воскликнул с лихостью потомственного извозчика:

– Э, да ладно, садись. Где наша не пропадала!

– Везде пропадала, – сказал Константин, устраиваясь на продавленном переднем сиденье.

Отсмеявшись, водитель разогнал свой старенький «Фолькс» до буквально потрясающей скорости семьдесят километров в час, откинулся на спинку сиденья, представился Григорием и сообщил, что вчера отпраздновал день рождения.

– Сороковник стукнул, е-мое. Больше половины жизни псу под хвост. О, моя испорченная свежесть, буйство глаз и наводненье чувств!

Тут Константин обратил внимание на фотографию, украшающую треснувшее лобовое стекло. Это был снимок Есенина, но не тот классический портрет с трубкой, столь популярный в народе. Руководствуясь какими-то непонятными мотивами, Григорий остановил выбор на увеличенной фотографии мертвого поэта. Из-за рассыпавшихся кудрей и страдальческого излома бровей Есенин походил на обиженного мальчика, уснувшего в слезах. Приоткрытые губы еще таили звук последнего горестного вздоха.

Нахмурившись, Константин отвел взгляд.

– Не боись! – воскликнул Григорий. – Это же Серега Есенин. Наш человек.

– А почему мертвый? – спросил Константин.

– Какому ж ему быть после того, как его инородцы убили? Ты, часом, не из их племени?

– Нет.

– И правильно, – успокоился Григорий, лаская обеими руками обмотанную изоляционной лентой баранку. – Откуда родом?

– Не знаю, не помню.

– Где родился, не помнишь?

– В одном селе, – ухмыльнулся Константин, – может, в Калуге, а может в Рязани…

– Из психушки сбежал? – насторожился Григорий.

– Это я Есенина цитирую.

– Таких стихов не знаю, в фильме их не было. Зато вот: хулиган я, хулиган, от стихов и сыт и пьян… А? Как сказано?

– Не совсем точно.

Константин хотел поправить Григория, но тот его опередил:

– Быть того не может. Они перевирать не станут.

– Кто «они»?

– Безуховы… или как их там? Тьфу, дьявол, фамилия из головы вылетела. – Григорий раздраженно ударил кулаком по баранке. – В общем, диск мне недавно попался с их фильмом. Папаша и сын постарались. Мировое кино про Серегу отсняли. Я как посмотрел, так сразу понял: наши люди, великорусские.

– И все-таки почему фотография мертвого Есенина? – не удержался от вопроса Константин.

– Это фото в каждой серии показывали, – пояснил Григорий. – Оно как напоминание.

– О чем?

– О чекистах пархатых, что Россию-матушку кровью залили. Иуда Троцкий и компания. Вот змеи подколодные! Годами вокруг Есенина увивались, своего часа ждали, чтобы ужалить… Он в кабак – они всей сворой за ним. Он Пастернаку в ухо – они на карандаш. Гэпэушники сраные. – Григорий снова пристукнул кулаком по рулю. – Поименно их не знаю, а то предал бы анафеме. Кажется, Эрлих среди них какой-то был, ну и прочее отродье. В общем, цирлихи-манирлихи всякие. Заманили в «Англетер», тю-тю-тю, ля-ля-ля, а сами пулю в лоб, удавку на шею и канделябром, канделябром… Серега как чувствовал, когда писал, что, мол, в этой жизни умирать не просто, но и жить, поверь мне, нелегко. – Григорий понизил голос. – Черный человек, знаешь, кем был взаправду? Сталиным. А Сталин кто был по паспорту? Грузин. Джу-га-шви-ли. Нас всех, русских, гнобят, кому не лень.