Книга Позывной «Курсант» — 3 - Евгений Прядеев

Бернесу и Подкидышу, что я ни черта не знаю, ну, или почти ни черта, лучше не стоит. Да, этим двоим я, пожалуй, на сегодняшний день доверяю больше, чем остальным. И помощь мне действительно понадобится. С чекистами в этом плане каши вообще не сваришь. Кого не возьми, любой может слить влегкую. Детдомовцы в мой план гораздо лучше встанут. Но некоторые моменты хотелось бы утаить. Думаю, так будет правильно.

По сути, что самое главное? Возможность попасть в Берлин в роли резидентов. Все. А что там и как было с документами или другими тайнами, пацанам вообще ни к чему. Только если в очень общих чертах. Соответственно я сделал упор на прошлое деда, которое видел во снах. На историю семьи. Тем более, теперь, после разговора с Клячиным, пазл, что говорится, сложился. Хотя бы в тех вопросах, которые касались Бекетова.

Я, честно говоря, даже не думал, что Николай Николаевич настолько откровенно вывалит все детали. Правда, подозреваю, причиной этой откровенности было желание вылить порцию дерьмеца на товарища старшего майора госбезопасности.

— Алексей, то, что ты сейчас услышишь, должно остаться между нами. Я по-хорошему не имею права тебе это рассказывать, — начал чекист, как только мы оказались на приличном расстоянии от Большого дома. — Давай сначала о тебе…

— Давайте, — согласился я, а потом еще кивнул, для подтверждения своей готовности услышать, наконец, правду. Честно говоря, даже немного волнительно стало. Неужели что-то прояснится.

— Твой отец, как ты знаешь… погоди… — Клячин на секунду завис, уставившись мне в глаза. — Про отца ты ведь помнишь?

— Ну… — я неопределенно пожал плечами. — Хоть что-то помню. Да и товарищ Бекетов немного рассказывал.

— Ясно… — Клячин поджал губы, помолчал буквально секунду, но потом решительно продолжил. — Ладно. Давай с начала. Твой отец и товарищ Бекетов учились и росли вместе, можно сказать. Там какая-то семейная история. Она не столь важна. И хорошими приятелями они действительно считались. До определенного момента. Пока Витцке Сергей не познакомился с девушкой Мариной. Она была из дворянской семьи. Но сильно увлекалась идеями о грядущих переменах в стране. Собственно говоря, на этой общности интересов они и сошлись. Сергей вместе со своим другом Игорем Бекетовым в то время как раз были активистами студенческого движения. Проблемой стал тот факт, что симпатию к новой знакомой проявили они оба. А вот Марина выбрала твоего отца. Игорь решил, будто в том виноват его друг и затаил злобу…

Клячин замолчал, вопросительно глядя на меня. Видимо, с моей стороны требовались какие-то комментарии. Или ожидалась какая-то реакция. А я как бы ничего пока сказать не мог, потому что ничего пока путного не услышал.

Конечно, история личной жизни прадеда очень интересная, но совершенно ненужная. С моей точки зрения. Я бы хотел, чтоб Клячин перешёл к более конкретным моментам, связанным с Берлином, документами, переданными отцу, и всей вот этой лабудой. Задница у Бекетова явно не от любви пригорает. Вся суета конкретно из-за тайника прадеда. Что-то он там серьёзное припрятал помимо денег.

— Очень интересно… — поддакнул я чекисту. С намёком поддакнул. Мол, ускоряйтесь, Николай Николаевич. Ускоряйтесь! А то мы до ночи тут несчастную любовь Бекетова обсуждать будем.

— Да… Так вот, если опустить подробности, то Игорь Бекетов затаил обиду на бывшего товарища. Потом, как ты понимаешь, была революция и сложный период. Колчак, Деникин, шушера всякая полезла. Дороги Бекетова и Витцке разошлись. Твой отец как раз в то время служил в Особом отделе, где и познакомился с Павлом Судоплатовым. Уж не знаю, насколько они были дружны, но подозреваю, что весьма. Оба они занимались шифрами. Интереса ради придумывали различные сложно читаемые комбинации. Казалось бы, мелочь. Но именно она, эта мелочь, сыграет потом важную роль. Так вот… Витцке спустя некоторое время, пошел по дипломатической линии. А Павел… ну, ты уже понял, по какой линии пошел Павел.

Я хотел, конечно, сыронизировать, что Павел, может и по лини пошел. А вот Витцке — по женскому половому органу. Вернее, его жизнь. Но промолчал. В конце концов, о прадеде речь идёт. Надо как-то уважительнее, что ли.

— В общем, перейдём теперь к самой главной части, — Клячин кивнул, соглашаясь сам с собой. — Витцке несколько лет провёл в Берлине. Работал в нашем торговом представительстве. Но на самом деле это было лишь прикрытие. В то время в Европе создавалась мощная агентурная сеть. Проводились масштабные операции. Отец твой вкладывал очень много в общее дело. Встречался с людьми, договаривался, подкупал. Хотя, знаешь, многие соглашались на помощь и сотрудничество вовсе даже не из-за денег. Идея мировой революции вдохновляла их. Сложности начались через некоторое время после смерти Владимира Ильича…

Клячин тяжело вздохнул и нахмурился. Судя по напряжённому лицу, он соображал, как бы рассказать мне о закулисной борьбе партийной верхушки, не обсирая эту верхушку. Ибо говорить все откровенно, в лоб — рискованно. А ну как я пойду да и донесу на Клячина. Так, мол, и так. Ходит тут товарищ старший лейтенант госбезопасности и разговоры ведет подозрительные.

Николаю Николаевичу невдомёк же, что я и без его повествования немного о том периоде знаю. В школу ходили, историю учили. Грызня там началась. Вот что.

— Вы не бойтесь. Я вполне понимаю, о чем идёт речь. Может, без деталей. Откуда нам, простым людям, знать детали? Но общая картина ясна, — пришлось немного подтолкнуть чекиста, чтоб не маялся.

— А-а-а… Ну, хорошо, — Клячин посмотрел на меня внимательно. Его будто что-то удивило в моих словах. Но заострять внимание он не стал. — Тогда давай к главному. Твоему отцу в Берлин были переданы некоторые документы. Там — информация о первых людях партии и страны. В частности, о Берии Лаврентии Павловиче, о Ягоде… Ну, тому-то уже все равно… О товарище… Да много о ком. В определенный период эта информацию собирал…

Чекист нахмурился, потом оглянулся по сторонам, проверяя, нет ли случайных свидетелей. Если он продолжит вот так дергаться, я, наверное, уже сам ему половину расскажу. По крайней мере про всех этих товарищей, которые друг другу стали не товарищи.

— Троцкий, — тихо выдал, наконец, Клячин. Фамилию он произнёс с такой интонацией, будто речь шла о Том-кого-нельзя-назвать. Просто какой-то Волан-Де-Морт Советского Союза. Хотя, с другой стороны, сейчас, наверное, так и есть. — Товарищ Троцкий в тех обстоятельствах,