Книга Федор Годунов. Потом и кровью - Иван Алексин

принимать должны, позвольте спросить? Перед ними турецкая галера, на корме Порохня в одежде янычара ятаганом машет, флаг турецкий развивается. Турки мы и есть! Я бы и сам на их месте по таким из пушки пальнул!

На нос галеры я влетел в несколько прыжков, с размаху рубанув по верёвке, крепящей турецкий флаг к веслу. Полотнище, развиваясь на ветру, ухнуло в море. С одной из чаек вновь полыхнуло огнём. От весла отлетела щепа, слегка оцарапав лицо. Я отшатнулся, заметив ещё несколько горящих фитилей и вскинутые казаками мушкеты.

— Гей, казаки! Не стреляй! — Порохня, оттолкнув меня, сдёрнул с головы юскуф (белый войлочный колпак, носимый янычарами) и встал во весь рост, махая руками. — В своих бьёте! — продолжал он орать во всё горло, ударив кулаком в голую грудь. Янычарскую одежду атаман успел скинуть ещё на бегу. — Это же я, Данила Порохня!

— Гляди! И впрямь, Порохня! Живой! — радостно закричал, поднявшийся на ближайшей к нам чайке, дородный казак, приложив козырьком руку к глазам. — А я думал, что ты сгинул где-то под Килией! А что за турки с тобой рядом стоят?

— Да то не турки, Яцко! — задорно засмеялся Данила, неожиданно приобняв меня за плечи. — То гребцы галерные! Мы турок перебили, да одежду их себе забрали! Уйми хлопцев, Яцко и греби к нам! Разговор есть!

— И то, — не стал спорить с Порохнёй атаман запорожцев. — Только вы оружие всё же бросьте, — к нам уже причалили с двух сторон четыре чайки. Остальные, не снижая хода, устремились дальше к галере Култук-паши. — И, смотрите! Ежели что, всех порешим!

— Оружие бросьте, братцы, — развернулся к гребцам Данила. — А то, и впрямь, перебьют ненароком. После вернём.

Я, тяжело вздохнув, бросил на палубу ятаган. Потом, подумав, вытащил из-за пояса пистоль и аккуратно положил рядом. Прав, атаман. Зачем рисковать? Дёрнется кто-нибудь из наших и понесётся бойня. Нервы то у всех на пределе. Обидно будет умереть, практически уже вырвавшись из неволи. Я бы себе этого потом ни за что не простил!

На палубу, подобно саранче, хлынули запорожцы, быстро рассредоточились по кораблю и вскинув в сторону бывших невольников сабли, луки и пистоли. Мне прямо в глаза посмотрел взведённый арбалетный болт. Я замер, боясь неловким движением спровоцировать стрелка. Уж больно молодой хозяин у арбалета оказался!

— Вы чего это, хлопцы? — возмущённо поднялся из-за весла Тараско. — Или не видите, что свои мы? Петро, а ну, не балуй! То друг мой, Федька Чернец!

— Мало́й! Ты откуда здесь взялся⁈ — не на шутку обрадовался молодой казак, разворачиваясь к моему другу и опуская арбалет. — Ты же сгинул под Гёнзевом! Ещё и оделся как басурман!

— Так осень наступила, Мохина. Холодно по ночам стало. Вот мы у турок одежду и забрали. Им на дне черноморском всё равно она без надобности, а нам в самый раз будет.

Запорожцы засмеялись незамысловатой шутке. Некоторые, так же узнав Тараску, полезли обниматься. Напряжение спало.

— Эка вас буря-то потрепала! — в нашу сторону уверенной походкой шагал Яцко в сопровождении ещё нескольких казаков.

Выглядел предводитель запорожцев представительно. Хоть сейчас на картину Репина рисуй: малиновый жупан, обтянутый шёлковым зелёным поясом, бордовые шаровары, сафьяновые сапоги, за поясом сабля торчит, да колесцовый пистоль засунут, в руке небольшая, шипастая булава, на голове высокая шапка с длинным шлыком на выпуск. Внушительный дядя, чего уж там. Разве что огромная уродливая бородавка на правой щеке всю картину портила. Зато усы, до груди свисающие, просто шикарно смотрятся!

— Ну, здорово, Порохня, — Яцко, не церемонясь, приобнял нашего атамана и трижды облобызал: — Уж и не надеялся тебя в живых увидеть, друже. Думал, сгинул ты с концами в Туретчине со всем своим куренём.

— И тебе не хворать, Бородавка! — похлопал Данила по плечу старого товарища. — Смотрю, тебя никак кошевым атаманом выкликнули? (глава запорожского войска) — спросил он, кивнув на булаву. — То любо. Сечевик ты справный!

— Так курень, похоже, и сгинул, — встрял в разговор, скривив губы, худощавый запорожец, холодно наблюдавший за объятиями боевых товарищей. — Один атаман остался.

— Сгинул, — не стал отрицать Данила, смерив оппонента оценивающим взглядом. — Так ведь похода на турка без риску не бывает, — ласково, словно дурачку неразумному, начал объяснять он. — Мы как раз к Килии подходили, а тут пять галер турецких навстречу. И ветер как на грех пропал совсем. Вот басурмане на нас и навалились скопом. Хлопцы храбро бились, да не сдюжили. Считай, на каждого казака по три турка было, — атаман замолк на мгновение, оценивая какое впечатления произвели его слова на казаков, и демонстративно повернувшись к обвинителю спиной, спросил у Яцко, — А это кто таков будет, Бородавка? Что-то я его раньше в Сечи не видел.

— Это Пётро Сагайдачный, обозным старшино́й (глава артиллерии у запорожцев) его в прошлом году казаки выкликнули. Он три года назад в Сечь пришёл, аккурат после того, как ты с хлопцами в поход отправился, — с некоторой прохладцей ответил Яцко.

Сагайдачный⁈ Да, ну!

Я совсем другими глазами посмотрел на будущего знаменитого гетмана, одно имя которого повергало в дрожь турок и татар.

Надо же, а по виду и не скажешь. Одет неброско, как простой казак, внешность тоже самая заурядная, разве что нос чуточку с горбинкой, да взгляд надменный и как будто сквозь тебя глядит. Да и молод ещё довольно, чтобы в вожди лезть. На вид лет тридцать — тридцать пять будет, не больше. А между тем, уже в этом году его выкликнут кошевым атаманом, а в следующем и гетманом станет. И гетманом не простым, а самым великим за всю историю Запорожской сечи. Ну, на мой взгляд, разумеется.

А какие, собственно говоря, альтернативы? Более известные Хмельницкий и Мазепа? Так они такой власти не имели, став по сути своей разменной монетой в борьбе за Украину между Россией, Польшей, Швецией и Турцией и постоянно шли в фарватере того или иного государства.

Сагайдачный же, хоть и подчинялся формально польскому королю, вёл фактически независимую от кого-либо политику и если и выступал на стороне поляков, то на своих условиях.

Именно Сагайдачный реорганизовал запорожское войско, превратив казацкую вольницу в регулярное войско и наведя в нём дисциплину. Именно он постоянно громит турецкие города по всей акватории Чёрного моря, попутно уничтожая