Книга Энциклопедия жизни русского офицерства второй половины XIX века (по воспоминаниям генерала Л. К. Артамонова) - Сергей Эдуардович Зверев

имея погоны, обвитые тонким золотым галуном с трафаретной буквой «К» с короной. Все младшие юнкера, т. е. первого года пребывания, считались военнослужащими рядового звания; с переходом же на старший курс – унтер-офицерского звания.

Ротный командир спокойно, но строго и внушительно объяснил нам, что мы должны во всем повиноваться нашим начальствующим в роте: фельдфебелю, взводным и отделенным, и без разрешения этих своих непосредственных начальников никуда не отлучаться из помещения своей роты, строго соблюдая все требования порядка и дисциплины. Нам предстоит в течение трех месяцев пройти курс обучения воинскому строю и всем знаниям, обязательным для новобранцев армии, а затем уже нас приведут под знаменами нашего училища к присяге на службу царю и Отечеству. Делом нашей подготовки займутся наши взводные, отделенные или специально назначенные обучающие из старшего курса.

Мы выслушали все наставления внимательно, а затем, по указанию наших старших, заняли свои места в дортуарах. По внешности, все как будто напоминало дорогой наш Киевский корпус, но, начиная со здания, всей внутренней обстановки и всех новых для нас людей, все носило строго казенный, сухой, официальный характер, лишенный всякой внутренней теплоты и участи к прибывшим. И люди, и вещи, и самые здания как бы говорили: забудьте все прошлое; теперь вы наши подчиненные, слепые и безответные исполнители всех наших требований; о том, что ждет каждого из вас за малейшее нарушение устава и наших требований вы прочитаете на стенных плакатах, где указаны шкалы наказаний, неизбежных и неумолимых. И действительно, такие плакаты с расписанием занятий, очередей дежурств и шкалы наказаний бросались прежде всего в глаза и в коридорах, и в дортуарах. Каждому из нас была указана и сдана отделенным начальником железная кровать с постельными принадлежностями; на каждые две кровати – шкафик с полками и двумя выдвижными ящиками. Все вещи, собственные и казенные, надо было аккуратно сложить туда, а свой чемодан сдать в цейхгауз на хранение. Все ценные вещи можно было тоже сдать на хранение с ведома своего младшего взводного офицера и по списку. Разрешалось на руках иметь часы и карманные деньги.

Мы заняли свои места, устроились и скромно познакомились со своими снедями. Скоро раздался сигнал к обеду. Фельдфебель громко крикнул: «Стройся». Все помчались в коридор, где повзводно стали фронтом развернутой роты. Фельдфебель быстро прошел по фронту и отсчитал на каждый стол определенное число обедающих рядов, а затем приказал дежурному портупей-юнкеру вести роту к обеду. Наши столовые оказались в превосходных, светлых, сводчатых помещениях с асфальтовыми полами и выбеленными клеевой краской стенами. Перед обедом по общему сигналу пропели во всех столовых училища молитву, а затем по сигналу же все сели обедать.

В зимних помещениях каждому ставился прибор из 2-х фаянсовых тарелок, ложки, ножа и вилки. Столы чистые, черные, без скатертей. Хлеб с лотка. Горячее жидкое первое блюдо подавалось два или три раза, сколько спрашивали; второе – порционно каждому. Обед был прост, хорошо приготовлен и сытный; хлеб и квас отличные. За приготовлением и правильной раздачей пищи следят специальные дежурные по кухне от каждой роты. В воскресенье и праздничные дни давалось третье блюдо.

По возвращении с обеда, нас повели гулять в пределах дворового владения училища: между зданиями имелся большой двор и небольшой отдельный садик с высоким каменным и глухим забором со стороны двух улиц. Здесь мы и кружились все время, знакомясь и разговаривая; некоторые играли в мяч и кегли, катались на гигантских шагах или взапуски бегали.

Первые три месяца, по правилам училища, в городской отпуск новичков не отпускали; старший курс с разрешения своего ротного командира и с билетами от него с обязательной явкой перед уходом и при возвращении дежурному офицеру училища отпускали даже до «поздних часов», т. е. до 11 ч. ночи, когда все обязаны быть в стенах учреждения. Только для совершенно благонадежных юнкеров младшего класса, но уже после принятия присяги и поверки их воинского образования допускалась такая же льгота.

В училище при столовых был открыт частным антрепренером (с разрешения и по контракту с начальством) буфет, в котором можно было юнкерам за строго определенную плату получить чай, хлеб, кофе, молоко, пирожные, сухари и булки. Это было большое удобство, и после обеда мы торопились к буфету, нарасхват поедая пирожные с горячим чаем или кофе. Для такого расхода, к сожалению, не у всех бывали деньги. Но за взаимное угощение и одолжение довольно сносно регулировали этот вопрос.

Во дворе, при выходе на гулянье, нас поджидала шеренга «шакалов» – это спекулянты-торговцы со своими корзинками или тележками-ларьками, открывавшие торговлю своим, часто залежалым и третьесортным товаром. У них можно было получить бутерброды с ветчиной, колбасой, всякие фрукты, шоколад, всякие пряники, сладости и коробки конфет и что-либо по специальному заказу. Продажа эта считалась разрешенной, но под строгим контролем назначенных для того чинов хозяйственной части училища. Спекулянты занимались своим делом из года в год, знали всех и вся, а главное, все способы обхода самых строгих блюстителей порядка. И люди эти были для многих из нас искусителями и тяжким злом. Зная прекрасно все порядки и строгости училища, а также требования начальства производить торговлю по таксе и на наличные деньги, нахалы смело предлагали каждому новичку полный кредит. При массовом физическом движении в течение дня и нашем возрасте училищной пищи было недостаточно. Много юношей соблазнялись кредитом, забирая все съестное и сладкое по книжке.

К концу месяца набегала крупная сумма, которую спекулянт великодушно соглашался «подождать», перенеся на следующий месяц этот долг общей цифрой, но включая в него 20 % за ожидание. И так разрастался долг, как снежный ком, с каждым месяцем. Если же часть его и погашалась уплатой наличными, то почти неизбежно нарастала снова. К концу года обыкновенно спекулянт, отойдя в сторонку с зарвавшимся клиентом, просил его чуть не со слезами «не обижать, а заплатить». Когда ему припертый к стене клиент представлял свои резоны еще подождать, такой «шакал», как бы с отчаяния, доставал из бокового кармана вексельную бумагу (соответственной долгу стоимости) и просил подписать на сумму долга вексель, обещая в таком случае продолжать затем давать в кредит все потребное и на следующий год. Обыкновенно, клиент соглашался. В результате всех этих манипуляций к выходу из училища долг у некоторых слабых лиц достигал двухсот и более рублей, а у многих, во всяком случае, крупных десятков[рублей]. Деньги эти уплачивались спекулянту обязательно, притом у неимущих из сумм, отпускаемых казной на обмундировку и проезд до места офицерской службы. Очень редко спекулянт терял в своих расчетах. У него были