Книга Практическое прошлое - Хейден Уайт

тип или разновидность литературного письма, так что художественная обработка реальности – прошлого, настоящего или будущего – могла быть настолько же «основанной на фактах», настолько же «реальной», как и утилитарное или коммуникативное письмо. Нет такого модернистского романа, который не был бы сосредоточен на отношениях прошлого и настоящего, их аномалиях, парадоксах и нелепостях. Только модернистский роман больше озабочен «практическим прошлым», чем его одомашненным (и, поскольку он был нарративизирован, «вымышленным») «историческим» аналогом.

Дополнение о наррации, нарративе и нарративизации

Современные историки обычно рассматривают «нарратив» как своего рода нейтральный контейнер или форму, которая вмещает в себя факты, установленные в ходе исторического исследования, не оказывая особого влияния на их содержание. Но современная нарратологическая теория утверждает, что нарратив (как и любой дискурсивный жанр или модус) также сам по себе является «содержанием» аналогично тому, как старые мехи, которые должны вместить новое вино, уже обладает содержанием и субстанцией. О содержании бутылки вина можно сказать следующее: она сделана из определенного материала (стекла, цветного или прозрачного), имеет определенную формы (длинная, тонкая, толстая, круглая, квадратная), ее пробка сделана из определенного материала (коры пробкового дерева, древесины, пластика), имеет определенную этикетку и т. д. То же самое касается нарратива, который мы можем рассматривать как форму вербального выражения, характеризующуюся определенными приемами, техниками и модусами селекции-комбинации, которые, взятые вместе, производят означаемое «истории» и определяют специфическую семантизацию, различимую в ряде типов сюжетов. Таким образом, нарратив, выполненный в «трагическом» модусе, позволяет использовать ряд приемов или маркеров, распознаваемых как принадлежащие к такому типу сюжета, как «трагедия». Если эти приемы или маркеры будут спроецированы на определенную совокупность событий, действий или процессов, то они наделят их «трагическим», а не «комическим» или «романтическим» значением, которое соответствует другим типам сюжетов.

Как я уже упоминал, до появления модернистской литературы было широко распространено представление о том, что в реальной жизни события и действия, агенты и силы уже обладают атрибутами определенных разновидностей событий, действий и т. д. Предполагалось, что их осюжетивание в дискурсе как событий того или иного вида создает их правдивую репрезентацию. Существуют трагические события или группы событий, требующие трагического осюжетивания. Мимесис был вопросом не столько имитации внешних свойств определенной набора событий, сколько осюжетивания их при помощи подходящего модуса и жанра, продиктованного их «субстанцией».

Теперь позвольте мне изложить некоторые соображения, связанные с самой наррацией. Во-первых, я говорю о вопросе нарратива, наррации, нарративизации и денарративизации или антинарратива в модернистском и постмодернистском литературном письме. Здесь нарративная (или нарратологическая) форма понимается не только как носитель или контейнер различных идеологий, но также, что более существенно, как самостоятельная идеология. Под идеологией я понимаю (вслед за Альтюссером) «воображаемые отношения индивидуумов с реальными условиями их существования»181 в определенном времени и месте. Мой аргумент заключается в том, что нарративизация, под которой я понимаю изложении серии реальных событий в форме истории, приглашает свою предполагаемую аудиторию предаться фантазиям связности, завершенности и воплощения, по своей сути абсолютно нереалистичным, которые таким образом утоляют страдания людей, вызванные условиями существования в модерных обществах. Следовательно, неприятие (ослабление, избегание, отказ от) нарратива, наррации и нарративизации, которое характерно для литературного модернизма, возникает в сфере символического как реакция на такие фантазии. Модернизм воплощает в себе волю к реализму, а не к «иррационализму», как принято считать. В связи с этим возникает вопрос об эпистемологическом, этическом и политическом статусе наррации, нарратива и нарративизации в историографии, а также о том, не является ли само стремление к «нормальному нарративному изложению» Холокоста или любых других сложных серий событий стремлением к фантастической, фантазматической или искаженной версии событий, слишком ужасных, чтобы созерцать их в «голом», то есть в реальном виде.

Конечно, мы должны подчеркнуть различие между наррацией (énonciation, словесным выражением), нарративом (énoncé, тем, что сказано) и нарративизацией (расположением сказанного в форме истории). Наррация связана с голосом, тоном и модусом высказывания – модусом, который понимается как предполагаемая степень владения рассматриваемыми вопросами и степень авторитетности в отношениях между говорящим и аудиторией, к которой он обращается. Результат этого процесса говорения мы называем нарративом, сущность которого также зависит от модуса, поскольку нарратив предполагает особый вид отношения к тому, о чем говорится, или к референту дискурса. Наконец, нарративизация – производное от модуса осюжетивания, который используется рассказчиком, чтобы наделить выбранные для изображения события особого рода значением – когнитивным, моральным, идеологическим, религиозным и т. д. Производимое посредством осюжетивания наделение референта формой истории и, более того, истории определенного рода, жанра или вида придает изложению смысловой эффект.

Теперь, имея концепцию нарратологической программы, мы можем понять, ради чего модернистское письмо модулирует, преуменьшает или полностью отказывается от нарратологического эффекта в изложении реальных или вымышленных событий. Фредрик Джеймисон, самый убежденный теоретик тождества историчности, темпоральности и нарративности, недавно (в книге «Валентности диалектики») начал использовать концепцию осюжетивания (предложенную Полем Рикёром в работе «Время и рассказ») вместо идеи эстетизации для указания на «придающий-форму» элемент (который я вслед за Нортропом Фраем назвал «элементом конструкта») при нарративизации реальных событий и действий в историографии.

Предпринятая Джеймисоном ревизия идеи нарративизма основывается на переосмыслении исторического события как результата действия человеческих или общественных сил, которое, в отличие от естественных событий, является или кажется «сверхдетерминированным» в своих причинах и следствиях. Идея состоит в том, что историк совершает ошибку, когда ищет причины исторического события и пытается репрезентировать их, основываясь на модели физических наук. История или, точнее, «историческое» складывается из опыта множества различных видов темпоральности, отличных от космологической темпоральности метафизики и экзистенциальной темпоральности, переживаемой сознательным человеческим субъектом. Джеймисон ссылается на броделевские многоуровневые структуры темпоральности (геолого-географическая, социальная, политическая) как на попытку картографировать опыт «истории» в качестве опыта различий, конфликта и противоречий, являющихся неотъемлемой частью опыта этих различных измерений исторического бытия или существования.

Моя концепция осюжетивания основывается на идее, что автор, нарративизирующий исторические события, в процессе создания нарративизации обращается к набору сюжетных типов (трагедия, комедия, роман, фарс, пастораль, эпос и т. д.), доступных в данной культуре, чтобы наделить реальные референты специфической разновидностью культурного (на самом деле мифического) значения. Джеймисон обращается к концепции осюжетивания как к разновидности «когнитивной картографии», характерной для романа модерна. С ее помощью соотносятся, связываются или «конфигурируются» (термин Рикёра) различные виды темпорального опыта, испытываемого участниками таких сложных исторических событий, как Французская революция, упадок и разрушение Римской империи, Ренессанс или различные «кризисы», с которыми в процессе своего развития сталкивался современный западный капитализм, в том числе появление тоталитарных режимов, Третий Рейх и «Окончательное решение».

Если понимать нарративизацию как осюжетивание, разница между «основанными на фактах» и «фикциональными»