Книга Свинцовая воля - Валерий Георгиевич Шарапов

она лихорадочными движениями пыталась нащупать его глаза, чтобы выцарапать их.

Пока Илья, неловко держа перед собой двумя руками чемодан, напрасно пытался стряхнуть ее со своих плеч, Лиходей мгновенно подскочил и с ходу ударил девушку кастетом, целенаправленно метя в темя, чтобы уж было наверняка. Почувствовав, что цепкие пальцы на его исцарапанной ногтями шее разжались, и тело девушки мешковато упало на перрон, Илья со всех ног бросился бежать. Вначале он хотел по-быстрому скрыться в лабиринтах заброшенных пакгаузов; уже направил свои подрагивающие в коленях ноги в ту сторону, как вдруг увидел, что по второму пути движется товарный состав, на ходу передумал и побежал вдоль полотна железной дороги, туда, где стояли негодные вагоны и пара оставшихся от войны взорванных паровозов.

Он не видел, как другая девушка метнулась к подруге, чтобы оказать ей посильную помощь; повернула бледным лицом к себе и тотчас испуганно округлила обезумевшие от вида желтых окровавленных костей глаза. Тогда она бережно опустила проломленную голову мертвой подруги на холодный бетон перрона, суетливыми движениями вынула из-под полы пиджака служебный пистолет и принялась с колена, торопливо стрелять в след убегавшим парням. Руки и у нее заметно тряслись, и все пули улетали в пустоту, растворяясь в горячем воздухе, ударялись в рельсы, рикошетя куда попало, не причиняя даже самого ничтожного вреда грабителям.

Перескакивая через рельсы, Илья с Лиходеем пересекли железную дорогу поперек, в одном месте едва не угодив под проходящий состав, пробежали вдоль десятка ржавых вагонов, поднырнули под один из них, выскочили с другой стороны и вдруг почувствовали под ногами непривычную пустоту. Кубарем скатившись с насыпи к ее подножию, они внезапно очутились на дне глубокой балки. Здесь стояла непривычная тишина, душисто пахло высокими по пояс некошеными травами, мирно журчал ручеек, чувствовалась освежающая прохлада. В кустах низкорослых ракит голосисто пели невидимые птицы.

Первым вскочил Илья. С ненавистью пнув чемодан с деньгами, он оглушающе громко, так, что даже птицы испуганно притихли, заорал:

– Ты, мразь, зачем девку убил?

– Не шурши, – коротко обронил Лиходей, с невероятным проворством поднявшись, готовый защищаться. Тщательно вытерев о брюки окровавленный кастет, он нагло ощерил желтые зубы: – Да если бы не я, не видать бы нам денег, как своих ушей. Тебя бы за это Ливер грохнул… Падла, – помолчав, добавил он и, не сводя настороженных глаз с Ильи, который стоял напротив, сжав пальцы в кулаки с такой силой, что побелели костяшки суставов, пренебрежительно сплюнул в траву. – Так-то вот…

«Так этот самый Горыныч и есть неуловимый главарь банды по прозвищу Ливер», – машинально отметил про себя Илья. Но той радости, которая должна была наступить от того, что он теперь лично знаком с главарем, уже не было, вдруг наступила усталость и апатия, а еще невыносимая боль в сердце от жалости и сострадания к безвинно погибшей девушке, исполнившей свой служебный долг до конца. «Вы еще за все ответите», – мысленно пообещал он, а вслух сказал другое:

– Бери чемодан… пошли.

Очевидно, в его взгляде, в выражении лица, в интонации, которой прозвучали эти слова, Лиходей заметил что-то такое, что всегда развязный и неприступный, он вдруг поостерегся прекословить, послушно поднял чемодан, и они торопливо двинулись вдоль ручья. Но хотя бандит покорно исполнил команду Ильи, все же по его поведению было видно, что Лиходей затаил злобу.

Тем временем не пострадавшая при налете девушка медленно опустилась на перроне на колени, положила окровавленную голову подруги на свои обнаженные бледные ляжки, трогательно выглядывавшие из-под задранной юбки, и безнадежно завыла в голос, горестно раскачиваясь и нежно перебирая завитки на лбу безжизненного тела. Вокруг нее стали собираться люди.

* * *

На повороте трамвай замедлил ход, Леонтий на ходу выпрыгнул из вагона. Пропустив полуторку, он перебежал дорогу и размашисто зашагал в сторону проулка, где виднелось полуразрушенное кирпичное здание бывшей суконной фабрики. Во время войны, когда немецкая авиация немилосердно бомбила город, фабрика основательно пострадала, и теперь цеха пустовали. С болью взглянув на груды битого кирпича и росшие на крошечной части уцелевшей крыши высокие заросли полыни и тоненькие гибкого ствола березки, он прошел мимо, до хруста отвернув голову.

«Долго придется нам восстанавливать страну, – с тяжелым вздохом думал Семенов. – Да еще мешают всякие преступные элементы, которые привыкли в мутной воде ловить рыбу. Жил себе хороший человек, жил… и вдруг хлоп – и нет человека. Но ничего-о, и до них доберемся, дайте время».

С пыльной жаркой улочки он свернул в глухую аллею. По заросшей травой тропинке с удовольствием прошелся между высокими могучими тополями, где стояла густая освежающая тень, а в вышине деревьев гулял верховой ветер, и вскоре вышел к старинному особняку, украшенному господскими вензелями, в котором сейчас размещался госпиталь. Напротив госпиталя в кустах шиповника и сирени прятался небольшой кирпичный дом. В стародавние времена он исполнял роль летней резиденции господ, сейчас же в нем находился городской морг.

Дверь в морг была распахнута настежь, и Семенов, не колеблясь, вошел. В нос тотчас ударило запахом хлороформа, карболки и хлорки, и еще устойчиво пахло чем-то едва уловимым, но мерзким и неприятным для восприятия, что не могла вытравить даже химия. «Так, должно быть, пахнет смерть», – неожиданно для себя сделал вывод Леонтий, который никогда не страдал брезгливостью, а тут вдруг почувствовал себя довольно неуютно, как человек, неожиданно оказавшийся в непривычной для него среде.

Он неуверенно прошел длинным мрачным коридором, который практически не освещала горевшая под потолком вполнакала тусклая, засиженная мухами лампочка, заглянул в приоткрытую дверь в конце коридора.

В небольшом помещении на кирпичном столе с неглубоким желобом посредине лицом вверх лежал посиневший труп девушки. Ее раскосмаченные русые волосы были небрежно разбросаны по столу, а тонкие худые ноги бесстыдно раздвинуты в стороны. Возле трупа суетился знакомый судмедэксперт Шамиль Янгалычев, облаченный в клеенчатый фартук зеленого цвета с мутными застарелыми потеками крови, со скальпелем в руке. Из сделанного им надреза около левого уха мучительно медленно выползала черная загустевшая кровь.

Занятый своим делами, он не сразу заметил вошедшего в зал Леонтия. И лишь когда оперативник громко с ним поздоровался, строго взглянул на него сквозь толстые запотевшие стекла очков. Приспустив с лица грязную маску, сказал:

– А-а, Семенов, здорово. Сам пожаловал, не терпится узнать причину смерти. Ну, так слушай. Орудие