Книга Фонтан с шоколадом - Елена Чалова

– Ой, как подумаю, что и меня так же повезут, – жутко становится. – Слова вырвались помимо желания.

– М-да, – протянула стоящая рядом дама в шелковом халате с драконами. – Хотя есть и поинтереснее варианты. Я когда первого рожала, то до оперблока – на кесарево – шла сама. А на пороге меня сестра раздела – не положено в одежде, иди так. И вот я иду, поддерживаю руками живот, а по левую руку помещения, ну, операционные там, не знаю что. А по правую – окна. И такое за ними солнце… И я смотрю туда, щурюсь… и вдруг понимаю, что напротив стоит здание какого-то института или учреждения. И народ курит на лестничных клетках, а окна этих лестничных клеток выходят аккурат на роддом. И я иду мимо них – голая и несу свой живот. Боже, я думала, умру от унижения. Ведь даже лица их видно было… И мужики там, и девчонки молодые – красивые, накрашенные, а тут я… Не поверите, до сих пор, как вспомню, щеки загораются.

Ой-ой-ой, пишу быстро, потому что, кажется, мне пора. Все, как обычно, не по плану. Кесарить меня должны были в четверг, а сегодня вторник. Приходит врач утром, как обычно: как спали, как то, как се.

Ну, я говорю, спала так себе – тяжело. Спина болит. То ничего, а то потом опять тянет.

Она так задумчиво на меня посмотрела:

– А может, у тебя схватки?

Я растерялась. Откуда я знаю, какие они, схватки?

– Ела сегодня?

– Нет. Только чай пила. Не лезет ничего.

– И не ешь. Ну-ка. – Она бестрепетной рукой даванула на низ живота, и я от неожиданной боли захлебнулась криком. – Так, не будем мы ждать, давай-ка на стол. Сейчас сестру пришлю, она тебя приготовит – и вперед.

Ну вот и начинается. Мама, мамочка, как же мне страшно. И муж ничего не знает. Звонить или не звонить? Не буду я ему звонить. Только волновать раньше времени. Он должен сегодня приехать после обеда – вот тогда и узнает. Я ему вчера письмо написала, так, на всякий случай. Мало ли что. А то я, дура такая, ни разу ему не сказала толком, как я его люблю. Вдруг он этого так и не понял? С них, мужиков, станется. Если что случится – хоть будет знать. А так – я письмо порву потом. Пусть дальше мучается и сомневается.

Риточка смотрит на меня как на чокнутую – я пишу и пишу. Ой, мамочки, каталка гремит по коридору. Ну, малыш, теперь только мы с тобой. Мы ведь справимся, правда?

Так, вот я снова обрела возможность держать ручку и бросилась царапать на бумаге. Надо все по порядку. Все мои худшие опасения при виде путешествий на каталке оправдались. Тряска жуткая, санитарка старая все время орала на молодую:

– Что ты, уе…е вперед ногами пытаешься мамашку в лифт пропихнуть? Дура, что ли? Пока головой надо!

Я смотрела строго в потолок, глаза закрыть боялась – сейчас как отключусь со своей полой веной. Боже, сколько же в этом здании порогов! Коридор, лифт, коридор. Оперблок.

– Ну, чего лежим? Перелазь на стол, давай!

Тело накрывают чем-то похожим на брезент. Или он мокрый? Или холодный такой?

Вверху над головой в никуда уходит высоченный купол. Что это? Обсерватория? Стекла потолка где-то невероятно далеко. Металлическая вязь опор. (Позже мне объяснили, что это стеклянный потолок, через который студенты и все желающие – читай заплатившие – могут наблюдать за операцией.)

Руки мои раскинуты в стороны и привязаны. Я чувствую себя Христом. Прости, Господи, за эту мысль, но он, наверное, был еще более беззащитен и, Матерь Божья, как же ему было страшно. У меня ведь есть надежда, она вещественна, и я ощущаю ее вес и движение. А что ощущал он? Какие мысли лезут в голову, что же это? Разве об этом надо думать? Не знаю я, о чем надо. Мышцы рефлекторно сжались – тампон с чем-то холодным скользит по животу. Я безуспешно пытаюсь разглядеть, что там происходит. Рядом вдруг возникает молоденькая сестричка и деловым тоном спрашивает:

– Фотографии делать будем?

– Нет! – Ужас охватил меня при мысли, что кто-то собирается запечатлеть все происходящее на пленке. – Вы что? Не надо!

– Да не тебя снимать будут! – Врач, возникшая где-то у изножия стола, хмыкнула.

Одета она, к моему удивлению, во что-то болотное. Я по-детски была уверена, что доктора будут в белом.

– Ребеночка фотографии можно сделать сразу, как родится.

– А-а, тогда да, давайте.

Слева нарисовался здоровенный страхолюдный мужик – анестезиолог. Протирая сгиб локтя, забубнил:

– Сейчас мы анестезийку сделаем. Я тут катетер припас новенький, суперский. Американский!

– Спидушный небось, – не сдержалась я.

– Ах ты, хрюшка, хамит еще, – с беззлобным удивлением протянул он, пока остальные хихикали. Вокруг стола сновало что-то уж много народу. – А ну-ка, считай до десяти.

Я помню только цифру 4.

Потом меня некоторое время не было. Вышла. Уснула. Вообще, это такой страшноватый и непонятный вопрос: что происходит с душой, пока тело одурманено наркозом? Женщины в палате рассказывали всякое: кто-то долго бродил по темным коридорам. Кто-то все происходящее видел как со стороны, некоторые возвращались домой или еще куда. Мне, я думаю, повезло: я просто заснула, а потом проснулась. Открыла глаза, смотрю – муж. Бледный какой-то. Ага, думаю, вот они, обещанные глюки. Однако вскоре выяснилось, что ничего подобного – муж самый что ни на есть настоящий, хоть по виду и смахивает на утопленника. Но это на нервной почве. Рядом с ним суетилась медсестра. Глядя на ее довольную улыбку и то, как она пристраивала в банку цветы – розы (постоянство это неплохо: принес бы лилии, их пришлось бы выбросить), э… так вот, меня посетила жмотская мысль, что сунул муж тетке немало, и это меня растрогало. Честно сказать, разговора не получилось, потому что мысли путались и я никак не могла поймать себя. Вроде бы я да все помню, но вот чувства не мои. Я только что вернулась из ниоткуда, тело мое стало меньше, и я с интересом прислушивалась к собственным ощущениям. Потом удивилась, как Дим тут оказался – неужели уже вечер? Нет, он просто ехал на встречу, ну и по дороге решил заглянуть. А меня нет, ну, он и остался ждать. Зайчик мой. Испугался, должно быть. Но цветочки купил и водичку с лимоном принес. Дракошик мой, слезы навернулись на глаза. Тут я сообразила, что выгляжу, должно быть, кошмарно, ибо на лице мужа отразилось сильнейшее беспокойство, и он бросил вопросительный взгляд на сестру. Та подскочила ко мне, разрешила прополоскать рот водой – кайф какой – и бодро защебетала, что все неплохо и даже очень хорошо. Тут я вспомнила, что теперь где-то отдельно должен существовать мой детеныш, и муж, видимо, догадался, потому что радостно сказал, что мелкого видел, он такой классный и все у него хорошо. Тут сестра начала его выпроваживать, и он был этому, кажется, рад. Я тоже.

Через некоторое время горизонт, так сказать, очистился. Я поняла, что все мои существенные части тела, включая мозги, при мне и даже практически не болят. Тут выяснилось, что я в послеоперационной не одна. Со мной лежала Дина – мы с ней буквально на день пересеклись в восьмиместной. Ее скесарили раньше, поэтому нашествие ее мужа я проспала.