Книга Море лунного света - Джулиана Маклейн

исчез.

Она подошла ко мне.

– Привет. Я рада, что ты пришел.

– Я тоже.

И снова эйфория. Блаженная, волнующая эйфория.

Ее родители подошли поприветствовать меня, отец пожал мне руку.

– Надеюсь, вы любите морепродукты, – сказал он. – У нас на обед моллюски. У вас нет на них аллергии?

Я повернулся и обвел глазами столовую – большой овальный стол, хрустальные бокалы, цветочные композиции, стильные кожаные стулья.

– Очень люблю, – ответил я. – Все выглядит просто изумительно.

Мы разговаривали, пока не услышали рев двигателя. Яхта плавно отошла от причала, и палуба задрожала под нашими ногами.

В нескольких милях вверх по Гудзону мы сели за вкусный обед из омаров и крабов-стригунов с жареным картофелем и ярким салатом. Я задался вопросом, не заранее ли были распределены места, потому что меня усадили рядом со сводной сестрой Оливии Сарой, а Оливия сидела в дальнем конце стола, напротив меня. Ее сестра оказалась интересной собеседницей, и мне было приятно с ней познакомиться.

После обеда мистер Гамильтон отвел меня и мужа Кэролайн в приподнятую рулевую рубку, чтобы мы встретились с капитаном и осмотрели ультрасовременную электронику. Мистеру Гамильтону, похоже, нравилось объяснять нам каждую мелочь. Я не мог скрыть своего удивления, потому что никогда не видел ничего подобного.

Когда мы вернулись, дамы были увлечены карточной игрой, они смеялись и визжали. Если мой отец и сделал для меня что-то хорошее, так это научил меня играть в карты. В конце первой раздачи Оливия настояла, чтобы я подсел к ней, и я стал чувствовать себя в этом окружении более комфортно, хотя и не сказать, что как рыба в воде.

В конце концов яхта пришвартовалась в Тарритауне, где мы сошли на берег, чтобы зайти в антикварные лавки и купить мороженого. Пока остальные ходили по магазинам, мы с Оливией нашли скамейку на берегу и завели разговор о нашем детстве – очень и очень разном – и о том, как оно сделало из нас тех людей, которыми мы стали.

Я ничего от нее не скрыл. Я честно рассказал ей все, что только можно было, о моей семье, в том числе о тюремных сроках отца и брата. Ее жизнь была совсем другой – и финансово, и в эмоциональном плане, – и все же каким-то образом вышло так, что и наш темперамент, и основные ценности совпадали. Ее впечатлило, что я пережил так много лишений, но не впал в уныние. В основном так оно и было. Я с оптимизмом смотрел в будущее и хотел провести свою жизнь, помогая другим обрести гармонию, – это заставило ее наклониться ближе и поцеловать меня.

– Мне нравится, что ты веришь в то, что люди могут преодолеть любые препятствия, какими бы ужасными они ни были, и обрести счастье.

– Да, я верю в это. Должен верить.

Она взяла мою руку и прижалась к ней губами.

– Меня удивляет, что многие мои знакомые, которым есть за что быть благодарными, не разделяют твой оптимизм. Они бывают такими избалованными и эгоистичными, и я просто выхожу из себя, когда они жалуются.

– На что? – спросил я. Она задумалась.

– Ну… Я терпеть не могу, когда они грубят официантам, если еда приготовлена или подана не так, как они хотят. А потом не оставляют чаевых. Иногда мне стыдно быть частью этого мира, в то время как многим людям приходится непросто.

Я положил руку на спинку скамейки, а Оливия опустила голову мне на плечо.

– Гэбриел тоже такой? – осторожно спросил я. – Вы поэтому расстались?

– На самом деле нет. – Она приподняла голову. – Он хороший парень. Тоже из богатой семьи, но его родителей очень заботила социальная несправедливость. Его отец был адвокатом по правам человека.

– Вы долго встречались?

– Два года. – Она посмотрела на меня и улыбнулась. – Но почему мы вообще об этом говорим?

Я помолчал, затем погладил длинную прядь ее волос.

– Просто я хочу знать о тебе все. И, может быть, немного ревную, что он знает тебя дольше, чем я.

Это было еще мягко сказано. Я с ума сходил от мысли, что она встречалась с кем-то другим, тем более с талантливым саксофонистом, который явно все еще любил ее.

– Он был твоей первой любовью? – спросил я.

Она посмотрела на наши сцепленные руки и некоторое время обдумывала ответ.

– Нет.

Я склонил голову.

– Твоя пауза вызвала у меня любопытство. Если не он был твоей первой любовью, то кто?

– Плохой мальчик из старшей школы, – объяснила она с застенчивым вздохом. – Он курил сигареты и устраивал дикие вечеринки, когда его родителей не было в городе. Мой отец пытался запретить мне встречаться с ним, но от этого меня тянуло к нему еще сильнее. Так что я сбегала из дома и врала родителям – ну, обычные подростковые страсти. Мы встречались около полугода, а потом он мне изменил, чего я просто не могла простить. Тогда я и поняла, что он полный придурок, и покончила со всем этим. – Она снова наклонилась ко мне и уткнулась носом в мою щеку. – А ты? У тебя наверняка была настоящая первая любовь.

Я рассказал ей о девочке по имени Робин из старшей школы.

– Все это было очень скучно и заурядно, – объяснил я. – Она была милой, но наши пути разошлись, когда мы пошли в разные колледжи.

Мы еще немного поговорили о том, как наши первые отношения помогли нам лучше узнать самих себя и понять, чего мы хотим от других. Самое главное, они научили нас, что мы можем выжить и двигаться дальше, когда эти отношения заканчиваются, хотя когда-то нам казалось, что мы не способны жить без этого человека.

Оказалось, еще как способны. И так нам даже лучше.

Когда пришло время возвращаться на яхту, мы встали и, держась за руки, поднялись на борт. Вскоре мы уже отплывали от пристани, на верхней палубе подавали горячие закуски, а солнце медленно опускалось к горизонту. Морские птицы парили над нами и перекликались друг с другом.

Стоя на открытой палубе, я издалека наблюдал, как Оливия нежно беседовала с матерью. Почти мгновенно меня, как мощное подводное течение, захватило страстное желание, и я испугался, что оно унесет и утопит меня, если я не буду осторожен. Но это было не остановить. Не в тот момент, когда я был окутан волшебством заходящего солнца и сладких ароматов вечерней реки. Я знал: со мной происходит что-то грандиозное. Хорошо это было или плохо, но я влюблялся.

Когда мы наконец добрались до города, уже стемнело, и мной совершенно