Книга Госпожа де Шамбле - Александр Дюма

Махнув Жозефине на прощание, я прошел за ограду.

Под сенью высоких деревьев, верхушки которых оставались неподвижными при порывах ветра, царили покой и безмолвие.

Меня окружали гигантские тени. Затем голубоватый свет луны, показавшейся на небе, упал на гладь какого-то водоема, и она заискрилась, а рыбы, резвившиеся у самой поверхности, засверкали, как серебристые молнии.

Невозможно описать тишину и безмятежность, окутавшие землю в эту дивную ночь, как нельзя выразить охватившее меня чувство.

Я знал, что Эдмея меня ждет, и страстно желал поскорее ее увидеть. В другое время и при других обстоятельствах я помчался бы к ней со всех ног.

Но в эту чудесную ночь, среди безмолвия и безмятежного покоя, всяческая поспешность и горячность были неуместны и грозили нарушить окружающую гармонию.

Дойдя до конца аллеи, я увидел графиню: она стояла на крыльце в длинном пеньюаре, посеребренном светом луны.

Заметив меня, она спустилась по ступеням лестницы на дорожку.

Казалось, необычайно светлое и нежное спокойствие, царившее в моей душе, передалось Эдмее.

Она протянула мне руку, и я поцеловал ее.

Со стороны мой жест выглядел скорее дружеским, чем страстным, но я знал, что готов по первому же знаку или слову отдать за эту женщину жизнь.

— Вот и вы, — произнесла графиня, — я рада вас видеть.

Я посмотрел на нее с невыразимо счастливой улыбкой и воскликнул:

— А я? Неужели вы сомневаетесь в том, что я тоже рад?

— Я хотела бы в этом усомниться, но не могу, ведь вы знаете, что я наделена ясновидением.

— Я начинаю в это верить.

— По какой причине?

— Разве вы не догадались, что я прятался за занавеской в гостинице?

— Я вас увидела — это больше, чем просто догадаться.

— Немыслимо!

— Увы, в моем случае надо верить на слово. Я буду точна, как математик. Вы стояли у окна, а позади вас лежал начатый эскиз с видом усадьбы.

— Знаете ли вы, что ваши слова меня пугают?.. Скажите, зависит ли способность к ясновидению от вашего желания и распространяется ли она на всех в равной мере?

— Нет, напротив, моя воля тут ни при чем. Неожиданно я чувствую, как во мне происходит нечто странное и пелена, скрывающая от меня предметы, которые я должна увидеть, разрывается с почти ощутимым треском. Внешние помехи исчезают, тают, как редеющий туман, и я начинаю видеть. Это сущее наваждение, от которого я не в силах избавиться.

— На сей раз волшебником был я. Я пожелал, чтобы вы увидели меня, проезжая мимо, но не подозревал, что мое желание окажет на вас столь сильное воздействие. Вы говорили о своей восприимчивости к магнетизму, и я решил это проверить. Вы почти не возражали, сказав, что когда-нибудь разрешите мне себя усыпить.

— Да, возможно.

— Когда же?

— Может быть, сегодня вечером или завтра… Я хотела бы, чтобы муж задержался в Париже, в таком случае я могла бы остаться в Жювиньи подольше. Если бы вы знали, как я обрадовалась, снова оказавшись здесь, и до чего я счастлива, что моя скромная маленькая келья теперь принадлежит вам! Мне все еще кажется, что она моя.

— Вы совершенно правы, она ваша, с другом в придачу. Неужели вы не покажете мне дорогие вашему сердцу покои, которые я уже посещал один, и не расскажете мне о них?

— Конечно, я покажу, это доставит мне удовольствие.

Эдмея оперлась на мою руку и сказала:

— Видите ли, у меня никогда не было друга. С тех пор как я стала несчастной, — а я всегда, сколько себя помню, была такой! — горести постепенно скапливались в моей душе, не находя выхода в виде признания или исповеди. Наша душа — это бездна, но, какой бы глубокой она ни была, мы в конце концов заваливаем ее доверху обломками своей жизни. И вот сегодня моя душа переполнена счастьем: я нашла друга, который поможет мне нести часть моего креста, и я не отвергну этого человека. Хотите стать моим Симоном Киринеянином?

— Почему бы мне не взять всю вашу ношу на этом скорбном пути, оставив вас позади с лучезарной улыбкой на устах! О! Какими бы сладостными показались мне страдания, если бы я мог нести не свой, а ваш крест!

— Решено. Уходя, вы унесете с собой часть моей жизни, которой я могу распоряжаться. Что касается остального, ключ от него хранится не у меня.

— Я понимаю, что вы хотите сказать, и не стану вас больше расспрашивать. Даже если вы дадите мне только крупицу вашей души, нет для меня более драгоценного подарка. Подобно этому дому, она будет принадлежать нам обоим.

Графиня вздохнула.

— Что-то не так? — спросил я.

— Нет, нет.

— Ах, — воскликнул я, — как странно!

— Не так ли? — спросила Эдмея, прочитав мои мысли.

— Люди всегда встречаются слишком поздно!

— Но Небеса все же существуют, — сказала графиня, устремив на темный небосвод свой взгляд, исполненный возвышенной надежды и бесконечного смирения.

Затем, взяв меня под руку, Эдмея углубилась в парк по одной из аллей. Дойдя до скамьи, она опустилась на нее и сделала мне знак присесть рядом.

XVIII

Затем последовала недолгая пауза, во время которой графиня, вероятно, перенеслась мыслями в прошлое.

— Я собираюсь рассказать вам нечто странное, — наконец, произнесла она. — Возможно, эти воспоминания, скрытые в глубине моей души, не должны были бы слетать с моих уст, но вы проходили мимо, когда я кричала от отчаяния, вы услышали мой зов и поспешили мне на помощь. Хочется верить, что вас послал сам Бог. Слушайте же. Я расскажу вам обо всем, но не по порядку. Это не просто рассказ, а исповедь души, которую переполняют чувства, жаждущие вырваться наружу. Я думаю, вы поймете сердцем то, чего не поймете разумом.

Я не знала своей матери. Она умерла после родов, дав мне жизнь, — по-моему, я или Жозефина уже говорили вам об этом.

Мое первое воспоминание связано со скамьей, на которой мы сидим. Именно поэтому я вас сюда привела, но это страшное воспоминание.

Как-то раз Жозефина гуляла со мной и Зоей; во время прогулки я несколько раз дергала кормилицу за подол платья, пытаясь увести ее домой, и восклицала:

«Собака! Собака!»

По-видимому, в моем голосе звучал неподдельный ужас.

Впоследствии Жозефина часто описывала мне эту сцену, и Зоя, которая на четыре-пять месяцев старше меня, прекрасно ее помнит.

Внезапно мы услышали крики, а затем на этой самой аллее появилась огромная овчарка: ее преследовали крестьяне с вилами и палками. Шерсть собаки стояла дыбом, глаза были налиты кровью, а в ее пасти виднелась пена.