Книга Смерть в золотой раме - Мария Санти

с вырезом. «Вот теперь я увидела, что ты проститутка!» – заявила Оля. Это было хуже, чем ужасно. Алевтина убежала в слезах, кто-то пошел ее успокаивать. Ну, как успокаивать – объяснять, что нельзя плакать и портить настроение хозяйке. Этих лет не вернешь. Здоровье у меня расшатано. А я одна работаю в семье. Нас трое: моя мама, я и дочка.

– Алевтина могла ее отравить? Как вы думаете?

– Она была нелюдимая, всегда боялась, что ее ударят. Не знаю. Не могу судить. Я толстокожая взрослая тетка, мне доставалось в рабочее время и за деньги. А что приходилось терпеть ей? Она полностью находилась в ее власти. Тут и водитель, и филиппинка – все получали ушаты из унижений. Неприятно, но не настолько, чтобы травить человека. Понимаете, у человека, который себя уважает, нет потребности причинять людям боль. А у необыкновенной личности один шанс на величие – кого-нибудь унизить. Людей Оля ‒ надо отдать ей должное – умела использовать. Активно обещала, подпускала слезки. И ничего не делала. Если ты напоминал ей, она снова обещала. Так и с Алей, наверное. За глаза Оля смеялась над всеми, кроме Дани.

Они со Смородиной переглянулись, и он понял, что она всегда знала про этот роман.

– Она вам обещала что-то кроме денег?

– Выдать замуж. Я первые годы знакомства верила ей и даже надеялась.

– А потом?

– Квартира лучше мужа.

– Несомненно. Ей нравилось придумывать фикшн?

– Фикшн? Оле? Человеку, единственным содержанием текстов которого является претензия «смотрите, я не такая, как все»? Если она решила бы описать секс, это было бы примерно так: «И тогда между героями… случился, что бы вы думали, самый настоящий акт! Глубокий и прочувствованный». Я сначала думала, что она так прикалывается, ‒ оказалось, нет. Она считала свой стиль элегантным. Нет, она может только красть и портить. Не поверю, что она выносит и воплотит замысел сама, пока не прочту.

– А говорят иногда, что чем хуже текст, тем шире охваты.

– Кому как везет. Вы поймите, я ведь очень обижена. Злость застит мне глаза. Плоское душевное устройство Оля получила в генетической лотерее, как и свою яркую внешность. Проблема не в том, что она такая. У нее-то как раз проблем не было, она прожила великолепную жизнь. Проблема в том, что я на это попалась.

– А могла она просто описать то, что на самом деле происходило в ее жизни?

– Она иногда говорила, что то, что было в ее жизни, куда мощнее и интересней, чем все, что сочинили романисты.

– Вы ничего не слышали про тайну, связанную с ее большим портретом на втором этаже гостиной, возле лестницы?

– Тайну? Если только то, что это Кикас Мок- рицын.

Смородина встречал этого художника, он часто носил свой иконописный лик по телепрограммам, с живописью никак не связанным. Кого-то изнасиловали, ограбили, убили, а потом съели. Что думает по этому поводу Кикас? А вообще-то, да, как он сразу не подумал? Как и все продавцы-кассиры от мира живописи, Кикас исполнял плоские портреты людей с рыбьими глазами. К сожалению, такие портреты неотличимы друг от друга. Даже колонны в них бывают похожи, потому что кикасы крадут их у Ван Дейка.

– Она заказала портрет…

– Точно она? Не муж?

Таня вздохнула.

– Муж получил очередной упрек в отсутствии возвышенного строя души. Искупить грех своего рождения на свет он мог только портретом своей королевы. За портретом он, как четкий пацан, пошел к самому дорогому художнику, не лоху какому-нибудь. Оля говорила ему, чего она хочет, а потом извинялась перед гостями, мол, вот простоватый муж подарил. Заставил принять! При нем она, конечно, подчеркнуто его уважала. Они вообще были как из одной песочницы. Понимаете, упомянуть Кикаса в разговоре со знатоком живописи ‒ значит обнажить полное отсутствие вкуса, а колонну хочется. Нет, муж не мог додуматься подарить ей портрет. Вот уж у кого вообще не было запроса на эстетику. Оля говорила, что никто, кроме нее, не может соединить вместе Мокрицына и Пиногриджова. Плохой вкус при больших деньгах – очень свежо, да. Никогда такого не было. Она собиралась возникнуть в медиа как новый Достоевский-Третьяков. Или, может быть, Леонардо да Винчи, погоняющий палочкой Медичи. Она считала, что таких женщин, как она, не было и нет.

– А про повесть Гоголя «Портрет» в связи с этим она что-то говорила?

– Спрашивала в последнее время, что я думаю по поводу этого произведения. Надо повспоминать.

Смородина протянул ей свою визитную карточку.

– Если вы что-то вспомните, пожалуйста, позвоните.

После встречи с Татьяной Смородина решил пройтись пешком. Он умел не пускать чужое горе внутрь себя именно благодаря долгим прогулкам. Можешь? Помоги. Не можешь помочь? Хотя бы себя не ешь.

Дикая история.

Необыкновенная личность. Кинозвезда и писатель. Нет, юридически все верно – и кинозвезда, и писатель. Но с проникновением в ее замысел больше проблем не было. По факту отсутствия оного. Так точнее. Два часа назад Смородина хотел проникнуть в ее замысел. Теперь он мог сделать это слишком легко, но уже не хотел. В такие замыслы он проникал не раз.

Прощай, очарование детства.

Смородина не встречал богатых людей, которые ходили бы по улицам и разбрасывали пачки купюр на манер сеятеля. Многие, кто хотел казаться таковым, на практике, наоборот, людей грабили. Бедные платили за все. Некоторые псевдомеценаты именно так и заработали стартовый капитал – отнимая у робких, деликатных, патологически честных и трудолюбивых. Таких обещателей, как Ольга, он знал арестантский вагон и маленькую тележку. Как все-таки ему повезло, что с самого детства он был защищен. Казалось бы, это естественно для ребенка ‒ чувствовать себя защищенным. Но нет, и это определяет жизнь в гораздо большей степени, чем классическая литература и живопись.

Богиня случая начисто лишена эмпатии, от того и возникают поэтичные повести о воздаянии за порок.

Смородина еще раз подумал об Алене. Изумительная женщина. Она ни разу не попрекнула его тем, что ей приходится готовить. А если бы это приходилось делать ему? Убирать, готовить – это же три часа каждый день. Три часа работы, которая забирает тебя целиком. Ну, может быть, два, но все равно каждый день. Если бы его так нагрузили, смог бы он писать свои статьи по социологии, философии права? Ведь сидеть и писать – это долгие вечера, большой труд. Все это время ты должен быть сыт. Нет, если бы он был женой сам себе, никаких статей бы не было. Котлетки из кулинарии они бы с Порфирием разогрели, дали бы