Книга Крестный путь Сергея Есенина - Геннадий Александрович Смолин

перестал существовать. Я хотел одного – остаться в одиночестве. Так и вышло. Единственное, что связывало меня с реальностью, – отчаянная попытка собрать всю возможную информацию о Есенине у Эдуарда Хлысталова и тех, кто имел к этому отношение. Я отчаянно работал, читал, писал и думал, и этот конвейер крутился в безостановочном режиме, и не было возможности что-либо изменить. В этом я отдавал себе полный отчёт.

…Через пару часов я проснулся от жуткого холода. Было такое ощущение, будто меня совершенно голым выставили на улицу на жуткий мороз. В висках невыносимо ломило, голова раскалывалась от испепеляющей боли. По комнате распространился резкий запах где-то горевшей серы.

Я увидел себя за рабочим столом. Неожиданно отворилась дверь, я обернулся и увидел нелепость: это вошёл я сам. Мой двойник сел напротив меня и взял мою голову в свои руки. Я с ужасом уставился на него. Тот резко поднялся и стал расхаживать по комнате, я слышал его шаги. Затем он опустился в кресло. Наконец раздался его голос. Он звучал тихо-тихо. Я затаил дыхание, пытаясь уловить смысл речи.

Голос зазвучал вновь – невнятные звуки, возникающие во тьме как бы сами по себе. Я внимал им, боясь пошевелиться, и в конце концов сумел различить слова:

– До каких пор ты будешь присваивать всё, созданное мной, себе?! Твоя дерзость и беспардонность зашли слишком далеко. Пора остановиться и перестать совать нос в явления и вещи, которые тебе недоступны.

Я ответил осмысленной фразой, хотя мой рот оставался закрытым, губы даже не дрогнули:

– Кто ты, призрак в моём обличьи? Что тебе нужно от меня?

– Ты меня не только раздражаешь, но просто достал своим существованием. Я ненавижу и презираю тебя, поскольку не ты, а я подлинный автор книг, которые ты опубликовал. Ты рядишься в чужие перья!..

Моя комната, и без того сумрачная и «слепая», погрузилась в непроглядный мрак, какой, наверное, бывает в глубоком подземелье, когда там вдруг задувают свечу.

Мой призрачный гость вдруг предстал передо мной облачённым в сутану с капюшоном и зависшим над ковром. Он зловеще произнёс:

– Ты обокрал меня! Покайся сейчас же! Иначе откроется ящик Пандоры – и будет не просто плохо, а очень плохо…

– Если ты так считаешь, то я каюсь, – смиренно пробормотал я.

Гость перешёл с агрессивного тона на тон послушника:

– И я виню себя, что был несправедлив к тебе. Давай примирим наши гордыни…

…Я мог бы счесть виденное и слышанное сном, если бы не странная вещь: на ковре, где в чёрной сутане парил мой двойник, оказалась прожжённой его середина. Пятно имело узнаваемую форму пентаграммы…

В Питер! В Питер! – И поскорее!..

По мостовой

моей души изъезженной

шаги помешанных

вьют жёстких фраз пяты.

Где города

повешены

и в петле облака

застыли

башен

кривые выи –

иду

один рыдать,

что перекрёстком

распяты

городовые…

Владимир Маяковский. «Я!»

Теперь я хорошо понимаю логику поведения полковника МВД Э. Хлысталова и те его колебания – взяться за расследование странной гибели поэта Есенина или отступиться?

Это случилось тогда, когда в руки его попали две посмертные фотографии Сергея Есенина.

Позже Хлысталов признался: «И хотя я понял, что в гибели Есенина что-то не так, но тут же отбросил все тревоги: трудно было представить, что „Дело Есенина” расследовалось некачественно. Ведь погиб великий поэт». Только выйдя на пенсию, полковник МВД вплотную занялся расследованием «Дела Есенина»…

Перед бегством поэта в Ленинград решили использовать последнее средство – положить Есенина в психиатрическую больницу, мол, «психов не судят». Софья Толстая договорилась с профессором П. Б. Ганнушкиным о госпитализации поэта в платную психиатрическую клинику Московского университета.

Профессор обещал предоставить ему отдельную палату, где Есенин мог заниматься литературной работой. Оставалось только уговорить поэта. Он категорически возражал. Пребывание в сумасшедшем доме было выше его сил.

В это время Есенин ещё рассчитывал на поддержку высоких покровителей. Но работники дорожно-транспортного отдела ГПУ направляли грозные повестки с требованием явиться на допрос, ежедневно квартиру Толстой посещал участковый надзиратель (ГЛМ. Ф. 4. Оп. 1).

Поздно вечером 26 ноября в квартире доктора П. М. Зиновьева раздался телефонный звонок. В трубке он узнал голос жены поэта Софьи Андреевны:

– Пётр Михайлович, покорнейше прошу помочь… Сергей Александрович согласился на госпитализацию… Умоляю всё оформить сегодня, завтра он может передумать…

Врач П. М. Зиновьев срочно выехал в клинику. Через час за Есениным защёлкнулись замки массивных дверей психиатрической больницы.

В стороне от грохочущих магистралей, недалеко от Пироговской улицы, до наших дней чудом сохранился тенистый парк, когда-то огороженный трёхметровой глухой кирпичной стеной. Город наступает на парк, часть его уже вырублена и отдана под огромное здание глазного института. С одной стороны к парку примыкает Музей-усадьба Л. Н. Толстого, с другой – широкое двухэтажное здание, построенное в конце XIX века на средства благотворителей в стиле классической русской архитектуры. В этом прекрасном здании, где всё продумано – от вешалки до великолепного актового зала, – и разместилась психиатрическая клиника.

Выйти больному из неё без разрешения медицинского персонала было нельзя. Двери, постоянно закрытые на замок, и проходная круглосуточно находились под наблюдением санитаров. Согласно договору, поэт должен был пребывать в клинике два месяца.

Сотрудники ГПУ и милиции сбились с ног, разыскивая поэта. О его госпитализации в клинику знали всего несколько человек, но осведомители нашлись. 28 ноября чекисты примчались к директору клиники профессору П. Б. Ганнушкину и потребовали выдачи Есенина. П. Б. Ганнушкин не выдал на расправу своего земляка. Вместо поэта чекисты получили справку следующего содержания:

«Больной С. А. Есенин находится на излечении в психиатрической клинике с 26 ноября с/г по настоящее время, по состоянию своего здоровья не может быть допрошен в суде».

Первоочередной план у Есенина после выхода из больницы следующий: разойтись с Толстой (больше так жить невозможно!), послать всех… и сбежать из Москвы в Ленинград. Перебраться туда насовсем. Эрлих найдёт две-три комнаты, да и остановиться на первое время есть у кого. В Москве больше ловить нечего, а в Питере он наладит наконец издание своего журнала. Там Ионов, там Жорж Устинов, с которым он встретился во время недавнего приезда туда и который прикатил вместе с ним в Москву. Ему определённо обещали помочь…

Кто обещал конкретно? Ответа на этот вопрос у нас нет, но ясно одно: Есенин срывался в Ленинград не просто так. Там была серьёзная зацепка, ему обещали покровительство в самый трудный момент.

Он пишет письмо Евдокимову с просьбой все деньги выдавать