Книга Мозаика теней - Том Харпер

— Бездомным сегодня придется еще хуже, — покачала головой Анна. — Я уже видела десятки семей с простудой и обморожениями, вынужденных искать лекарства, а ведь их могло бы спасти простое тепло очага.

— Быть может, мороз прихватит и варварскую армию, если она на самом деле существует. Тогда твои пациенты смогут вернуться в свои деревни.

Анна подергала ворот накидки.

— Деметрий, ты не поможешь? Фибула[27]расстегнулась.

Мои неловкие руки коснулись холодного металла. Чтобы увидеть, как работает застежка, мне пришлось наклониться поближе, и от сладкого аромата ее духов голова моя пошла кругом. Это настолько выбило меня из колеи, что впоследствии я затруднялся сказать, действительно ли ее горячие губы на мгновение прижались к моей ледяной щеке.

— Готово, — пробормотал я и, услышав тяжелую поступь Элрика, поспешил сделать шаг назад. — Спасибо тебе за компанию… и за то, что отважилась пойти наперекор моралистам. Я редко принимаю в своем доме друзей.

— Мне все очень понравилось. — Крупная снежинка упала ей на кончик носа, растаяла и скользнула капелькой воды к губам. Анна слизнула ее. — И твоя семья тоже. Такие самостоятельные, волевые дочери делают тебе честь.

— Только когда они не бранят и не обижают меня.

Появившийся на улице Элрик взглянул на небо. Снег стал падать гуще, и земля успела спрятаться под мягким покрывалом.

— Вернусь через час, — сказал варяг. — Постараюсь не разбудить вас.

Он взял Анну за руку, и я ощутил мгновенный укол ревности оттого, что она не отдернула руку сразу же. Ну и гусь же я! Уж если мне недосуг заняться поисками мужа для дочери, то смею ли я думать о собственных удовольствиях? Елена уж точно никогда не простила бы меня.

Я пожелал Анне спокойной ночи и смотрел вслед этим двоим, пока они не скрылись за снежной пеленой.

ιδ

Я проснулся ни свет ни заря. В доме стоял лютый холод, и я свернулся клубком под одеялом, стараясь сохранить тепло. Несмотря на старания Елены, мне страшно хотелось есть, отчего холод казался еще злее. Последние два дня поста обещали стать самыми трудными.

Я приподнялся на локте и заглянул через край кровати, чтобы посмотреть, как там чувствует себя Фома. Анна отругала меня за то, что мы уложили мальчика на полу, и прочла целую лекцию о вредных испарениях, стелющихся по земле. Она успокоилась только тогда, когда Элрик притащил откуда-то соломенный матрас и Фома был устроен со всеми возможными удобствами.

Однако сейчас это место пустовало. Я протер глаза и взглянул опять. Одеяла были откинуты в сторону, и постель хранила отпечаток его тела, но самого Фомы там не было.

Я тут же вскочил на ноги, отодвинул занавеску и вышел в главную комнату, надеясь, что Фома решил полакомиться остатками вечерней трапезы.

Мальчишки не оказалось и там. Мало того, матрас, на котором обычно спал Элрик, также пустовал.

Я забеспокоился, но только самую малость. Последние несколько дней Элрик вставал очень рано и ходил за хлебом к пекарю. Я предположил, что на сей раз он прихватил с собой Фому, и двинулся к окнам, надеясь увидеть варяга и мальчика на улице.

Ставни, петли которых оказались прихвачены морозцем, подались далеко не сразу, но когда они наконец распахнулись, внутрь хлынул ослепительно яркий свет. Безлюдная улица стала совершенно белой, превратившись в снежный океан. Ничто, кроме ветра, не потревожило его поверхности, такой же гладкой, как мраморные полы во дворце. И такой же холодной.

Одна-единственная фигура нарушала эту девственную чистоту — одинокий человек, стоявший под моим окном. Он носил монашескую одежду, причем, несмотря на мороз, его капюшон был откинут назад и выбритая тонзура уставилась прямо на меня. Из его рта вырывался пар от дыхания. Он не двигался, но явно чего-то ждал.

На мгновение я замер, словно душа моя застыла от холодного воздуха. Неужели это тот самый монах, который готовил покушение на императора? Зачем он стоит спозаранку возле моего дома? С другой стороны, кто же еще мог бы стоять тут? И Фома пропал…

Я стряхнул с себя оцепенение и поспешил в комнату, где спали девочки.

— Елена! — позвал я. — Зоя! Вставайте! Человек, которого я ищу…

Как только мои глаза привыкли к полумраку, слова застряли у меня в горле. Но по крайней мере, одна загадка разъяснилась.

— Фома! Какого черта ты здесь делаешь?!

Он сидел на краешке девичьего ложа, закутавшись в одеяло, и смотрел на меня с необъяснимым страхом.

— Елена, это твои проделки? Ты что, сошла с ума? — Возмущение боролось в моей душе с настоятельной необходимостью действовать. — Ладно, мы поговорим об этом позже. Один очень опасный человек, поисками которого я и занимаюсь, находится сейчас возле нашего дома. Я не могу позволить ему сбежать. Когда Элрик придет, скажи ему, чтобы следовал за мной, если это будет возможно. А ты, — обратился я к Фоме, — убирайся с постели моих дочерей и немедленно ступай на свое место. Я разберусь с тобой немного погодя. И с тобой тоже, Елена.

В полнейшем смятении я натянул на ноги сапоги, схватил свой нож и понесся вниз по лестнице.

Выскочив на улицу, я растерянно заморгал: монах исчез. Может, он мне только пригрезился? Но нет, на снегу ясно виднелись следы его ног: вытоптанный кружок там, где он ждал, и две параллельные линии, обозначавшие его бегство. Я проследил за ними взглядом и там, у ближайшего перекрестка, успел заметить свернувшую за угол темную фигуру.

Не раздумывая, я бросился вдогонку, хотя холодный воздух раздирал мне глотку, а ночная туника совсем не защищала от холода. На заснеженных улицах следы отчетливо выделялись, однако догнать монаха мне не удавалось. Снег, достигавший лодыжек, забивался в сапоги и таял, отчего ноги мои онемели и промокли. Несмотря на бешеную гонку, я дрожал от холода и горько жалел о том, что не успел перед уходом накинуть на себя что-нибудь теплое. Но ведь иначе я окончательно упустил бы монаха, потому что те несколько мгновений, пока я разбирался с Фомой и Еленой, дали ему изрядное преимущество, и я никак не мог его наверстать. Каждый раз я едва успевал заметить лишь край его одежды, мелькнувший за очередным поворотом.

К счастью, монах направился не к центру города, где его следы тут же смешались бы со следами других прохожих, а к городским стенам. Я несся вслед за ним по извилистым улочкам и скрипучим лесенкам, то и дело проваливаясь в занесенные снегом выбоины и спотыкаясь о незримые камни. Над моей головой висело на веревках забытое с вечера белье, замерзшее до состояния свинцового листа, но никто не появлялся из окон, чтобы втянуть его внутрь. Казалось, снежная буря убаюкала весь город, кроме меня и человека, за которым я гнался.

Тишина растаяла, когда я совершенно неожиданно выскочил на Адрианопольскую дорогу. По ней уже ехало несколько смелых путников, в основном на лошадях. Я заметил, что монах повернул на запад, и припустил за ним, сокращая расстояние, благо снег здесь был тоньше, а дорога — ровнее. Несколько жизненно важных мгновений я оставался незамеченным, но потом монах обернулся через плечо, увидел меня и перешел на бег. Я пытался еще увеличить шаг, но от холода ноги мои совсем закоченели. Хорошо хоть, что на этой широкой ровной дороге мне трудно было потерять его из виду. Мы неслись мимо прохожих, отбрасывая назад снежные комья. Вскоре мы должны были достичь городских стен, и там он оказался бы в ловушке. Вероятно, он тоже понял это, потому что резко свернул вправо, на одну из боковых улиц. Я замахал руками, пытаясь удержать равновесие на повороте, и последовал за ним, но опоздал: он куда-то исчез. Я проклял свою судьбу и его хитрость, но не поддался отчаянию, тем более что снег здесь был толще и следы монаха хорошо различались.