Книга Бабочка на ветру - Рей Кимура

некоторое время пыталась настроить Наоко на мирный лад; ждала, что взволнованный взгляд лучшей подруги изменится на дружелюбный, но тщетно. В конце концов Окити обиделась, поднялась и удалилась.

Через час она проснулась и несколько мгновений никак не могла сообразить, где находится. Встреча с Наоко была такой реальной… еще некоторое время не осознавала она, что все это ей только снилось, никакой встречи быть не могло — Наоко умерла.

Но когда она встала и стряхнула с кимоно засохшие травинки, вдруг поняла, что подруга приходила к ней во сне не просто так. Теперь Окити не оставляло тревожное чувство, будто Наоко хотела сообщить ей что-то очень важное. Поежилась, правда, при одной мысли, что та пыталась добраться до нее из мира духов, возможно чтобы защитить ее, предупредить о надвигающейся опасности… Но так и не смогла построить мост через пропасть, разделяющую живых и мертвых, — не суждено Окити узнать, что же так настойчиво пыталась передать ей Наоко. «Ну и что же, все-таки день сегодня выдался удачный, — подумала она, стараясь отвлечься от неприятного предчувствия. — И думать не хочу о том, что все для меня, быть может, кончится трагедией».

В течение нескольких следующих месяцев все у Окити и Цурумацу шло наилучшим образом. Со стороны могло показаться, что и не было никогда у них долгих лет разлуки и сердечной боли. Впервые в жизни Окити появился любимый мужчина, ради которого она с удовольствием вела домашнее хозяйство, готовила вкусные обеды. Каждый день она испытывала искреннюю радость от его присутствия рядом и потому была в состоянии контролировать себя, не употребляла спиртного.

Все же иногда демоны прошлого одолевали ее, она тайком выбиралась на морской берег и опустошала бутылочку саке. Домой возвращалась оживленная и энергичная, утопив на время в алкоголе всех своих демонов.

Если Цурумацу и замечал, что поведение любимой изменилось, то старался делать вид, что ничего не произошло. Понимал, что воссоединение их слишком хрупко, а потому не следует начинать совместную жизнь с упреков и откровенных обвинений. Но долго это продолжаться, разумеется, не могло. Вполне естественно, что годы жизни, проведенные в страхе и неуверенности, оставили свой отпечаток на Окити и в первые месяцы в доме Цурумацу она не умела правильно расслабляться и полностью отдавать себя спокойной домашней жизни.

В душе ее постоянно присутствовал глубоко затаившийся страх: ей все время казалось — то хорошее, что ее окружало, она взяла у судьбы в долг. Фортуна решила лишь немножко подразнить ее, и очень скоро у нее все отберут. А Цурумацу, не понимая ее состояния, ничего не делал, чтобы подавить или вовсе искоренить этот страх, вечные опасения.

Прошла эйфория теплых летних вечеров, наступила осень, а потом и зима. Вот тогда-то их совместная жизнь и дала первые трещины — отношения стали ухудшаться. Неуверенная в завтрашнем дне, уставшая от непрекращающейся борьбы с призраками прошлого, Окити, разумеется, не могла дать Цурумацу всего, что он желал. А ведь он мечтал, что она целиком посвятит ему жизнь и не только отдаст сердце и душу, но и найдет в себе силы покончить с саморазрушением в виде постоянного пьянства.

— Зачем ты это делаешь, Окити? Почему все время напиваешься до такого жуткого состояния? — в отчаянии обратился к ней как-то Цурумацу, когда она, разделавшись с очередной бутылочкой саке, не сумела подняться с матраса. — Ну, раньше я еще мог это понять… но ведь теперь мы снова вместе. Неужели ты не доверяешь мне и пьешь, чтобы забыться?

Окити внимательно посмотрела на Цурумацу и вдруг поняла — ненавидит его… без всяких на то причин. Значит, и он такой же, как все остальные мужчины, — пользуется ею, и ничего более… И вот, к своему ужасу, она принялась глумиться над любимым:

— Доверять тебе?! Ты уже один раз бросил меня! Кто знает, как ты поступишь сейчас? Может быть, снова предашь меня…

Как только она произнесла это, тут же поняла, что совершила страшную ошибку. Эти слова не должны были слететь у нее с языка! Да она и думать так не смела, не то что говорить! По лицу молодого плотника пробежала тень, он поморщился, словно от боли, и встал, чтобы уйти. Окити приподнялась с пропитанного саке матраса и ухватила его за рукав.

— Прошу тебя, прости меня, Цурумацу! — заголосила она, вмиг протрезвевшая. — Уж и не знаю, что на меня нашло! Не нужно мне было произносить таких жестоких слов!

И горько расплакалась; потом, рыдая, подползла к его ногам.

— Ты прав! Да-да, ты прав! Алкоголь… да, он разрушает наши отношения… Это ведь только из-за саке я говорю такие вещи! Несправедливо это по отношению к тебе… Обещаю тебе — брошу пить! Только, пожалуйста, не бросай меня! Умоляю — не покидай меня никогда!

Прекрасная Окити стоит на коленях и умоляет о прощении… этого Цурумацу вынести не мог. Он бросился на татами к любимой и обнял ее, да так крепко, словно боялся, что, если хоть чуточку ослабит объятия, Окити ускользнет от него. Некоторое время они оставались в таком положении, словно в своем отчаянии пытались набраться друг от друга сил и энергии для борьбы с враждебным миром, который всерьез вознамерился разлучить влюбленных.

В ту ночь Цурумацу, лежа рядом с Окити и прислушиваясь к ее нежному дыханию, решительно выкинул из головы все, что тревожило его и становилось все более очевидным с каждым днем. С тех пор как Окити переехала к нему в дом, жители Симоды по-своему выразили свое недовольство: решили оставить его без заказов. Вот уже несколько месяцев он работал впустую; заказы на мебель не поступали, он изготавливал свои шедевры просто так, постепенно заполняя ими мастерскую. Однако молодой мастер не делился тревогами с возлюбленной. Втайне радовался и тому, что Окити перестала так часто заходить к нему в мастерскую, как поначалу. Значит, пока ни о чем не догадывалась. Но, как человек умный, закрывать глаза на происходящее он не собирался: люди сознательно избегают его. А иногда на улицах Симоды он слышал возмущенный шепот жителей поселка:

— Глядите, вон идет Цурумацу! Этот глупец приютил у себя Тодзин Окити. У него все дело гибнет из-за этой бесчестной женщины, а он ее терпит! Да так он скоро совсем разорится! Но мы-то будем пока что держаться от него подальше, подождем, пока у него откроются глаза и он образумится!

Никто не понимал такой любви, а ведь ради нее Цурумацу пожертвовал бы и жизнью, если бы потребовалось. Не хотел он отпускать Окити, не собирался расставаться