Книга Городской пейзаж - Георгий Витальевич Семёнов

звон в ушах.

Прошло не так уж много времени, а Ра Луняшина заметно отяжелела, и ей пришлось шить просторное платье. Она жила все так же беззаботно, не уставая хлопотать на кухне, чем была очень похожа на Пушу, умиляя раздобревшего мужа, который теперь садился за стол с вожделенным стоном страстного обжоры, жадно озирающего тесные ряды голубцов из молодой капусты, испаряющихся пьянящим ароматом жизни, ибо этот аромат был совсем не из зеленых листьев капусты и провернутого мяса с луком, а как бы из самого дыхания любимой женщины, заботившейся о нем с самоотверженностью сестры милосердия.

Естественная полнота и грузность тела не испортили, а только украсили Раеньку, у которой теперь в минуты задумчивости нижняя губа стала еще более оттопыриваться, блестя полированным порфиром на бледном лице, будто бы живая ноша своей тяжестью напрягала мышцы лица.

Она всегда, как истинная женщина, следила за тем, чтобы ее одежда не была похожа на одежду других женщин, и очень расстраивалась, когда видела на ком-либо одинаковое пальто или платье, не учитывая при этом, что своим образом мыслей и чувств становилась похожей на других женщин, ибо другие истинные женщины тоже всегда огорчались, видя на ком-либо свое пальто или платье, то есть они тоже не хотели быть внешне похожими на кого бы то ни было, забывая о поразительном внутреннем сходстве.

Но теперь она могла быть совершенно спокойной, потому что похожих на нее становилось все меньше и меньше, и, наконец, она стала единственной и неподражаемой, отобрав у других женщин всякую возможность сравняться с нею.

На очередном приеме в консультации врач, прослушивая ее, озабоченно улыбнулась и сказала, что есть подозрение на двойню. Ра торопливо возразила, сказав, что в ее родне никогда ни у кого не было двойни и что она не помнит никаких близнецов и даже каких-либо упоминаний о них. На вытянутом и осунувшемся ее лице, кожа которого кое-где покрылась бледно-желтыми пятнышками, в ее пожелклых глазах изобразилось возмущение.

— Нет, — сказала она, — я не пойду ни в какой институт. Что за глупость! Я вовсе не хочу иметь двойню! Мне и одного вполне достаточно, потому что, можно сказать, у меня и так муж — ребенок. Зачем мне еще двойня нужна? Вы, наверное, ошибаетесь все-таки.

Она с надеждой смотрела на молодую женщину, врача-консультанта, и ждала, что та перестанет что-то писать в карте, улыбнется и скажет: «Да, возможно, я и ошиблась».

Но та была неумолима и выписала направление в знаменитый институт. Ра возмутилась и не хотела брать бумажку.

— Нет, нет, я не пойду! — говорила она возбужденно. — Что мне там делать?! Я и так уже… это… А потом — ну и что? Схожу… А дальше-то что? Нет уж, пусть будет как будет. Я совершенно уверена, что никакой двойни у меня нет…

Врач успокоила ее, сказав, что возможна и ошибка, но, дескать, провериться все-таки надо, потому что это очень хороший институт, там опытные специалисты и современная аппаратура… и что манкировать своим здоровьем нельзя ни в коем случае, а надо прояснить картину и спокойно жить дальше.

На семейном совете, в котором участвовали все Луняшины, было решено съездить в институт, то есть в крупнейшее во всей стране научно-исследовательское учреждение, где велась, разумеется, не только научная работа, но и рождались дети.

Федя поехал вместе с ней, и когда они подходили к вестибюлю огромного здания, навстречу им выбежала, толкнув Луняшина, простоволосая молодая женщина в больничном халате и, теряя на бегу тапки, босая побежала к такси, на котором подкатили Луняшины, махая шоферу и крича ему что-то. Села в машину, резко захлопнула за собой дверцу… В это время вслед за ней выбежали две женщины в белых халатах, но машина уже отъехала, а вскоре и скрылась из виду.

— Что это случилось? — испуганно спросила Ра.

— О господи, — со вздохом ответила пожилая медсестра. — Ничего не случилось. Сбежала от ребенка.

— Почему?

Молодая окинула Раю взглядом и назидательно ответила тоненьким голосочком блеющего ягненка:

— Потому что не хотела быть матерью. Не знает, от кого родила.

— Как это?! — воскликнула Ра на басовой струне, которая всегда начинала звучать в ней в минуты крайнего удивления.

— А вы что, с луны свалились, что ли? — проблеяла девочка-ягненок, с кротким недружелюбием опять окинув взглядом Раю, и засеменила ножками к двери громадного родильного комбината.

— Нет, Феденька, я не пойду! — решительно сказала Ра.

— Действительно, — отозвался Феденька. — Какие-то ненормальные.

И они повернули назад, беспечные и счастливые, радуясь свободе, которая ждала их впереди, как если бы их избавили от очень тяжелого наказания.

Но свобода эта продолжалась недолго, и со второго захода, после тщательных и кропотливых исследований, младшему Луняшину, который опять сопровождал пугливую жену, сказали доверительно, не желая волновать будущую роженицу, что в чреве матери прослушивается по крайней мере два сердца…

Феденьке на мгновение стало нехорошо, он почувствовал слабость и головокружение, но, ворочая пересохшим языком, спросил:

— Что значит «по крайней мере»? Я не понимаю… Что вы хотите сказать?

Молодой мужчина в голубовато-белом, накрахмаленном тонком халате ответил с доброй улыбкой:

— Я боюсь заранее вас поздравлять, но возможна и тройня.

Луняшин не выдержал этого и свалился в обморок, не заметив того перехода, когда что-то отключилось в нем и он потерял себя в пространстве и времени.

Но это свое состояние он вспомнил потом, когда в кругу семьи рассказывал со смехом о позорном падении на каменный пол, твердая поверхность которого, конечно, ударила его, хотя на теле не осталось и следа боли или ушиба, будто он упал в мягкий и пушистый снег. И это обстоятельство больше всего занимало его, точно он открыл в себе особенные свойства.

— Ну хоть бы коленка болела! Или локоть. А то ведь ничего нигде, — с глуповатым видом говорил он, оглядывая Пушу и Бориса, Нину Николаевну и слезливо смеющуюся Раеньку, которая знала пока только про двойню.

— Нет, это вообще ужасно! Двойняшки, — брезгливо говорила она. — Одинаковые совсем. Знала бы, ни за что не оставила.

Нина Николаевна успокаивала ее, пушисто улыбаясь и обласкивая взглядом:

— Нельзя, девочка моя, так говорить. Это радость! Два мальчика или две девочки. Государство даст вам квартиру, позаботится…

— Ох-хо-хо-хо! — вздыхала Ра и улыбалась сквозь слезы, вспоминая стоматологический кабинет.

— Все-таки наше тело обладает удивительным свойством! — не уставал рассказывать о своем падении Феденька. — Если бы я упал на каменный пол, я бы обязательно расшибся,