Книга Эклиптика - Бенджамин Вуд

и спустилась по трапу, сжимая в руке влажный томик “Непочетного места”[35].

Ничего не оставалось, как отправиться на корт. Вот уже три дня Дулси участвовала в корабельном турнире по сквошу. Сквош был ее страстью – о чем я с удивлением узнала в начале путешествия, когда она постучалась ко мне в каюту в белоснежной форме с полотенцем на шее. Она утверждала, что у каждого должно быть спортивное хобби, если он не хочет в “пятьдесят с гаком умереть от инсульта”, а сквош для нее – особый вид искусства, “единственный, в котором у меня хоть проблеск таланта”. Уровень подготовки участников был низким даже по самым щедрым оценкам, и на первых порах Дулси с легкостью продвигалась по турнирной таблице, пересказывая мне каждый матч за ужином в “Веранда-Гриле”. Но сегодня ей предстояло сыграть (по ее выражению) “в заковыристом полуфинале” против знакомой из своего старого клуба в Мэйфере. “Аманда Йеил, – сказала она, поежившись. – Обскакала меня на прошлогоднем Открытом чемпионате, во втором туре, а потом ее разгромила Хезер Макки. Не заметила ее в списке пассажиров. Ох и долгий же будет матч”. Никогда не видела, чтобы Дулси перед кем-то так робела, и это навело меня на мысль, что ей, наверное, не захочется, чтобы я пришла за нее болеть.

Поднимаясь на балкон над кортом, я слышала ритмичный стук мяча о стены, писк спортивных туфель. Я ни разу не видела, как играют в сквош, не знала правил и на что полагается обращать внимание зрителю. Когда Дулси бросалась словечками вроде “ник”, “дроп” и “передняя линия”, я с умным видом кивала. У нее хорошо получалось описывать перипетии матчей, да и перебивать ее было бы невежливо. Вообще-то я даже завидовала этому ее дару – увлекаться самой нудятиной и за счет чистой силы воли заражать своим энтузиазмом других.

На балконе стоял мужчина с ребенком. Я хотела спросить, какой счет, но подумала, что по этикету следует подождать паузы в игре.

– Пап, – сказал мальчик, глазея на меня, – нам теперь придется убрать вещи?

Ему не хватало роста, чтобы наблюдать за игрой поверх перил; с виду лет семи, он был в накрахмаленной, застегнутой доверху рубашке и слишком высоко натянутых брючках. Прозрачный парапет был весь в мазках его пальцев – он увлеченно возил игрушечные машинки по стеклу, выписывая медленные восьмерки.

– Ты о чем? – пробормотал его отец.

– Для тети. Она хочет сесть.

– Какой тети?

Мужчина обернулся. Это был, как выражалась Дулси, “форменный зануда” – в очках, с бородой и не особенно красивый. У него намечалась проплешина на макушке и седина у висков. Пиджак перекинут через левую руку, точно полотенце официанта. Приглядевшись, я поняла, что его занимает вовсе не происходящее на корте. Он вытирал платком протекшую авторучку. На рубашке у него было синее пятно – иззубренный островок под соском.

– Простите, – сказал он. – Одну секунду.

Вытерев ручку, он положил ее на кресло у меня за спиной. Я сказала, чтобы не беспокоился:

– Нет, правда, я лучше постою.

Но он решил во что бы то ни стало убрать свои вещи, будто в них было что-то постыдное. Помимо портфеля с потрепанными папками, на сиденье валялись детские игрушки – пластиковые солдатики, лошадки и артиллерия, оловянная ракета с облупившейся краской. Мужчина защелкнул портфель и начал поспешно собирать игрушки.

– Иди сюда, помоги, – попросил он сына. – Клади их в карманы.

– Ничего страшного, – сказала я. – Не надо из-за меня суетиться.

– Нет-нет, уж слишком по-хозяйски мы тут устроились, – сказал он, собирая солдатиков. – Джонатан, поди сюда! Извините. Жена не выносит, когда я занимаюсь бумагами в отпуске. Приходится использовать каждую минуту. (Мальчик возил машинку по стеклу, не обращая на него внимания.) Не притворяйся, что меня не слышал. Ты все еще хочешь крем-соду?

Мальчик поплелся к отцу. Тут снизу раздался крик. Дулси лежала на боку после неудачной попытки отбить мяч, а ее соперница радовалась блестящему удару. Дулси шлепала по корту ладонью. Мужчина кинулся к перилам:

– Что там? Вы видели?

– Кажется, она проиграла.

– Кто?

– Дулси.

– Ну слава богу!

– Они закончили?

– Нет. У них ничья. Два-два. Придется играть еще один гейм.

– Как увлекательно… – вяло протянула я. – И полезно для вашей работы.

Он улыбнулся.

– Вот только ни одна ручка не пишет. У вас случайно нету?

– С собой – нет.

– Придется идти вниз. А что вы читаете?

Я показала ему обложку.

– И как, интересно?

– Не знаю. Зависит от того, любите ли вы Плантагенетов. Мне трудно им сопереживать.

– Зачем же вы тогда это читаете?

– Потому что не взяла ничего другого.

– А… Я тоже раньше совершал эту ошибку. Теперь у меня вообще нет времени на романы. Зато чемодан собирать легче. – Он протянул мне ладонь в чернильных пятнах: – Виктор Йеил. Очень приятно.

Рукопожатие у него было мягкое.

– Элспет Конрой.

Дулси поправила повязку на голове и приготовилась подавать. Заметив меня на балконе, она приветственно подрыгала ракеткой.

– А вы увлекаетесь сквошем? – спросил Виктор. – Мои родственники просто не оставили мне выбора. У Аманды четверо братьев, и все в сборной графства. Женившись, я будто в орден вступил.

– Я здесь только для моральной поддержки.

– Сами не играете?

– Нет. А вы?

– Играл когда-то. – Он согнул руку. – Теперь локоть не позволяет.

Женщины так быстро отбивали мяч, что я едва успевала следить за размытым пятном, отскакивающим от стен. Удары свистели, как хлыст. Ноги топали по настилу туда-сюда.

– Господи, – сказала я, – как они молотят по мячу! Я и не подозревала, что Дулси такая сильная.

– Да. Чистая мощь.

– Это хорошо?

– Как вам сказать, – рассмеялся Виктор. – Мне нравится, когда дамы играют грациозно – непринужденные резаные удары, ловкая работа ногами. С чувством, так сказать.

– По-моему, они обе лупят что есть мочи.

Он покачал головой:

– Небо и земля. Небо и земля.

– Ну, Дулси хотя бы не так вспотела, как ваша жена. Я, конечно, не знаток, но, по-моему, это что-то да значит.

– Это значит, что Аманда еще не сменила футболку.

Я улыбнулась.

– Ставлю фунт на Дулси.

– Фунт? Это уже серьезно… – Он следил за движениями жены. – Честно говоря, сомневаюсь, что Мэнди сумеет держать такой темп. Она хорошо играет только после ссоры. Пыталась спровоцировать меня утром, но я не поддался.

– Какой вы эгоист.

– Она тоже так сказала.

Беседовать с Виктором было легко. В его чертах было что-то умиротворяющее: полуприкрытые веки, пухлые, в складочках, губы. Возможно, я просто чувствовала, что он не представляет угрозы. Казалось, он неспособен сбить меня с пути.

– Пап, а можно мне почитать на полу? – Мальчик подбежал к отцу и показал ему комикс.

– Если на ковре, то почему бы и нет.

– Ура-а! – Он тут же плюхнулся на пол и заполз в проход между креслами.

– Джонатан?

– А?..

– Пожалуйста, на этот раз читай про себя.

– Ладно.

Виктор закатил глаза.

– Милый мальчик, – сказала я.

– Настоящий актер – вот он кто. Видели бы вы, какие сцены он устраивает матери. У вас каюта не на палубе Б?

– Нет.

– Значит, вчерашние вопли вы пропустили. Повезло. – И, будто опасаясь, что я не распознаю шутку, он подмигнул. Затем, вытянув шею, заглянул в проход: – Еще немного, и нам пришлось бы выкинуть тебя за борт, да, сынок? И ты бы добирался до Америки вплавь.