Книга Барышня. Нельзя касаться - Ксюша Иванова

ни сил на это у меня не было.

Примчался к ней, как был — в наспех натянутом на голое тело спортивном костюме, с мокрыми на затылке волосами, непослушно завернувшимися в колечки.

Взлетел вверх по лестнице и… даже не успел позвонить в дверь — она приоткрылась сама…

43 глава. Марк

Рыжеволосая головка высунулась в дверной проём и проговорила — спокойно, без ноток злости или обиды, без ревности и упрека:

— Марина и мама спят. В квартиру не пущу.

— Здорово! И где мне ночевать? На улице? — непреложная истина — лучшая защита, это — нападение! Я знал, что уеду все равно, но не мог не сказать именно так.

— А ты у себя дома переночуй! С женой…

И снова в её словах не смог различить упрека. Да ей безразлично все! Ей все равно! И ты, Изотов, Кате не нужен! И никто не нужен, наверное… Стало так обидно, словно она в чем-то виновата, словно ОНА виновата, а не я сам! Лучше бы ругалась — так я бы понял, что не совсем ей безразличен!

— А я не хочу с ней. С тобой хочу! — буркнул, неожиданно встречаясь с ее задумчивым взглядом — надо же, разглядывает меня! И даже глаз не опускает!

Дверь открылась, выпуская Катю ко мне на лестничную площадку. Она тронула меня за рукав и молча указала на лестницу, ведущую вниз. Потом начала спускаться сама, а я, пожав плечами, последовал за ней. Когда мы оказались на улице, она села на скамейку возле подъезда и сказала:

— Как это всё работает? Каковы правила? Ты зачем-то приехал сейчас… К Марине или ко мне приехал? Если бы я могла дать тебе то, что дала она, ты бы был мне верен? Объясни мне! И ещё…

Она замялась, не решаясь говорить дальше, но потом, видимо, решила, что договорить явно заготовленную фразу все-таки нужно и быстро выдавила из себя, сосредоточенно разглядывая носки собственных тапочек:

— И ещё… Ей… твоей жене ведь ЭТО нравилось также, как и тебе? Да? Это на самом деле может нравиться женщине?

Хм… И что на это все я должен ответить? Как рассказать взрослой женщине те прописные истины, которые человек познает в течение многих лет, ошибаясь и получая удовольствие, теряя и находя? Как рассказать взрослой женщине о чувствах? Если столько лет она, похоже, избегала всяческого упоминания о них…

Я не был психологом. И не мог подобрать слов. И почему-то именно сейчас ничего хорошего в голову не приходило. Приходило только плохое… В смысле, для меня хорошее, а для Кати — плохое… Просто сейчас далекий фонарь светил ей в лицо. И оно казалось таким притягательным, таким милым! Левая бровь чуть приподнята — Катя ждет ответа на свой вопрос. Личико немного запрокинуто вверх — со скамейки не очень-то удобно на меня, стоящего, смотреть.

Заглянул в её глаза, обвел взглядом аккуратный носик, бледный в фонарном свете овал лица и… остановился на губах. И забыл о том, что собирался провести ликбез… Об Инне тоже забыл. И о том, что мы, как подростки, у подъезда на свидании…

Протянул ей руку. Нет, дело было вовсе не в том, что она сидела, а я стоял, и из-за этого мне было неудобно. Дело было в том, что я хотел дать ей возможность самой решить, как я должен поступить… И она решила за нас двоих — вложила холодную ладошку в мою. И эта ладонь, чуть подрагивающая, словно птица в силки попавшая, позволила мне сделать то, что давно уже хотелось.

Потянул со скамейки. Поставил рядом, но так, чтобы не касалась меня нигде больше, кроме ладоней. Протянул вторую руку… медленно, очень медленно… кончиками пальцев коснулся ее щеки, провел вниз к подбородку. Она ощутимо вздрогнула, но не отстранилась. А потом и вовсе закрыла глаза — видимо, чтобы не так бояться.

И я с бешено стучащим сердцем, словно у меня самого всё происходит впервые, медленно наклонился и поцеловал ее в уголок губ. Просто прикоснулся, успел ощутить мягкость полной нижней, вишневый аромат дыхания и, уже отрываясь, буквально силой заставляя себя самого прекратить то, что еще и не началось толком, столкнулся со взглядом ее широко распахнутых глаз.

— Что, Катя? — может, ей плохо? Может, в обморок сейчас упадет? Горько усмехнулся своим мыслям — вот и наступил тот момент, Изотов, когда от твоего поцелуя женщины теряют сознание!

Она долго задумчиво рассматривала мое лицо, а потом сказала:

— Ничего неприятного в этом, вроде бы, нет. Впрочем, было слишком мало, чтобы понять.

Ах, мало тебе было! Ничего не поняла? Ее размышления были восприняты мною, как чистой воды провокация. И я, естественно, сделал то, что сделал бы на моем месте любой нормальный мужик — начал склоняться к ее губам снова!

И понимал, конечно, ЧТО для нее значит обычный для всех других поцелуй — пальцы в моей руке были так напряжены, что казалось, их свело судорогой. Катя затаила дыхание, а я остановился на расстоянии нескольких миллиметров от ее губ и ждал… Долго ждал, наблюдая за Катиными трепещущими ресницами… Наконец, ее глаза распахнулись и… теперь уже так, глядя в них, я поцеловал по-настоящему…

44 глава. Катя

— Мне нужно уехать. Понимаешь, — шептал он в мои волосы, прижимая к себе за плечи, гладя по голове, лежащей на его плече. — Она под кайфом была. Проснется — натворит каких-нибудь дел! С собой что-то… Завтра перед отъездом верну ее в клинику обратно.

А мне отпускать не хотелось. Я стояла бы вот так вечно — в круге его рук, ошарашенная, расслабленная, восхищенная. Я сама себе напоминала нагретый воск — еще пару градусов добавь, по пальцам растекусь, ноги слушаться перестанут, так и осяду на асфальт перед домом! В голове была каша из обрывочных мыслей и ощущений! Но все они фоном размытым служили для одной, самой главной, которая пульсом в висках билась — держись за него, Катя! Крепко держись! Это — твой последний шанс, твое спасение… твое счастье… Не зря ведь ты, не позволяющая даже сестре себя касаться, ему, Марку, малознакомому, чужому, МУЖЧИНЕ! позволяешь! И вовсе не страх, вовсе не отвращение испытываешь, когда он прикасается! А что? Понять бы! Разобраться бы в собственных чувствах…

А губы… губы каждое движение, каждое прикосновение его запомнили, вкус его, дыхание его… Его стон, когда попыталась повторить, своими губами захватить, удержать его язык, так легко,