Книга Виноваты звёзды 2 - Полина Грёза

А потом вдруг ощущение лёгкости, покоя и тихой радости, внезапно наполнившие душу. Вид сверху на свое безжизненное, бескровное тело с мраморной кожей. Крошечный мальчик на манипуляционном столе. Неонатолог, вставляющий ему в горло интубационную трубку.

Светящаяся дымка. Яркий, но вместе с тем мягкий свет идущий непонятно откуда. И Денис шагающий навстречу в мерцающем облаке. Твой. Любимый и любящий… Хочется прижаться, вдохнуть родной запах и так окунуться в вечность. Только вот там, внизу осталось то, что никак не отпускает. Сын. Ваш сын, такой маленький и беззащитный. Совсем один. Ему нужны вы оба. И смерть — вообще не уважительная причина, чтобы отлынивать от родительских обязанностей.

Удар током. Яркий свет операционных светильников, режущий глаза.

— Давай, давай, давай, Таня, шевелись. Начинайте капать эр. массу. В рубашке девка родилась. Ещё пара минут и процесс стал бы необратимым… Выхватили бы люлей за материнскую смертность так, что мало не показалось. А с ребенком что?

— Пока не ясно. Жить, скорее всего, будет, но как на него повлияла гипоксия, предсказать невозможно. Может, обойдется без последствий, но может вылезти и ДЦП, и эпилепсия и прочие гадости…

— Даааа… Жалко девчонку…

— А куда делся тот дядька, который её привез? Сообщить, наверное надо, что пока всё относительно нормально.

— Так уехал он уже. Ему кто-то позвонил, сказал, что сын в реанимации на трубе…

— Да уж. Вот это денёк у мужика выдался. Не позавидуешь. Кстати, во сколько мы её откачали?

— Одиннадцать тридцать пять. Двадцать третье декабря две тысячи шестнадцатого года.

28. Марьяна. Брат.

Дни, проведенные в реанимации, Марьяна помнила урывками. Клочки тревожных воспоминаний, постоянный страх за жизнь сына, странные видения. Почему-то мерещился Денис в такой же палате интенсивной терапии, как и она. Не было никакой грани между бредом и реальностью. Всё смешалось в одну огромную кучу-малу. Девушка ловила себя на мысли, что медленно сходит с ума.

Она все время пыталась встать. Казалось, обязательно нужно куда-то идти, что-то делать. Пытаться контролировать ситуацию. Иначе случится ужасное. Но подниматься не разрешали. Укладывали обратно в кровать и успокаивали, как неразумного ребёнка.

Бесконечные уколы, системы, и процедуры. УЗИ сосудов, КТ, МРТ, электроэнцефалография. Серое лицо отца, слёзы матери, растерянные глаза Данила — всё это напоминало мелькающую в бешеном темпе карусель. Девушка потеряла счёт времени. Мир вокруг казался чужим, расплывчатым и нереальным. Но, в какой-то момент сознание очистилось и она как будто протрезвела.

Когда в палату в очередной раз вошла медсестра с набранным шприцом в руках и потянулась к катетеру, Марьяна схватила её за руку.

— Что за укол? — хрипло спросила она.

— Обезболивающее.

— Препарат какой?

— Трамадол.

— Не надо.

— Ну и куда же прикажешь теперь девать наркотический анальгетик? — фыркнула медсестра.

— Отметьте, что ввели. И вылейте в раковину. Ампула — то останется… Сколько дней мне уже колят эту гадость?

— Сегодня десятый пошёл.

— По стандартам же положено 48 часов? — удивилась Марьяна.

— Откуда я знаю? Доктор назначил, мы и колем…

— А где мой ребенок?

— В ПИТе для новорожденных, где же ему ещё быть, семимесячному?

— Мне надо туда, — решительно заявила девушка, пытаясь встать с кровати.

— А ну-ка, лежать! — шикнула медсестра, — Ты ещё слабая совсем, голова закружится. Упадешь, не дай бог — опять швы после кесарева разойдутся. И так два раза новые накладывали. Сейчас врача позову. Если разрешит встать — сходишь.

Доктор, строгая женщина лет пятидесяти с поджатыми губами, вошла в палату и остановилась возле койки Марьяны прямая, как палка. Почему-то возникла стойкая ассоциация с холодными немками — сотрудницами гестапо из советских фильмов про войну.

— Ну что, пришли в себя, голубушка? Это хорошо. А то неврологи относительно вас вообще никаких прогнозов не давали…

— Почему?

— У вас была довольно длительная гипоксия вследствие большой кровопотери. И даже клиническая смерть на операционном столе. Еле откачали. Сейчас лечим последствия кислородного голодания. Вас ежедневно осматривает профильный специалист с кафедры неврологии. Скажите спасибо отцу. Андрей Михайлович пригласил лучших докторов из военно-медицинской академии. Ребенок тоже пострадал. Жить будет, но возможны серьезные неврологические нарушения, включая такие диагнозы, как ДЦП и эпилепсия. К тому, же лёгкие ещё не работают как положено. Он сейчас подключен к дыхательному оборудованию.

— Можно мне на него посмотреть?

— А нужно ли? Вы сейчас сами не в лучшем состоянии… Ни к чему пока ещё одно потрясение.

— Поверьте, в своей практике я уже видела пациентов на ИВЛ. А это — мой сын. И я хочу нему.

— Хммм, — замялась доктор, — Юридически уже не ваш…

Марьяна опешила. — Как это?

— А вы не помните? Нуууу. В общем, вы с мужем от него официально отказались…

Девушка потеряла дар речи. В шоке сидела и хлопала глазами, не в силах переварить информацию.

— Как это — отказались? Что вы такое говорите? Не может быть! Я никакого отказа не подписывала!

— Не знаю на счёт вас, а вот ваш муж совершенно точно в твердом уме и светлой памяти собственноручно такую бумагу написал. Сразу же, как поговорил с неврологами. Вообще-то его можно понять… Никто не гарантировал, что даже вы когда-нибудь встанете на ноги и сможете самостоятельно заботиться о себе. Не говоря уже о ребенке-инвалиде.

— Дикость какая-то, — закипая от злости заявила Марьяна, — Я сейчас вполне нормально себя чувствую. А неврологам, прежде чем так категорично говорить, не мешало бы новорожденного хорошенько обследовать… И почему моего мнения никто не спросил? Разве я была в коме?

— Вы находились в состоянии, похожим на то что бывает после инсульта. Несли полнейший бред, проявляли агрессию, не узнавали близких, называли мужа чужим именем…

— И вы меня автоматически записали в недееспособные… Также, не дожидаясь медицинского заключения… А вам не приходило в голову, что спутанность сознания развилась вследствие длительного употребления наркотических анальгетиков? Кстати, почему их так долго кололи?

Врач терпеливо вздохнула, закатила глаза и слегка поморщилась. Видимо, ей было неприятно отвечать на неудобные вопросы.

— Экстренное кесарево. Большой вертикальный разрез. Врачам было не до красоты и аккуратности. Скажите спасибо, что вообще матку удалось сохранить. Острый болевой синдром. По десятибалльной шкале выше 6. К тому же, страхи и психомоторное возбуждение. Вы два раза вставали без спроса, падали, швы расходились. Так что, назначение наркотиков и седативных препаратов вполне обоснованно. А отказ от ребенка был подписан вместе с согласиями на медицинские манипуляции.