Книга Жестокая свадьба - Тала Тоцка

— Даниял, — тихо спросила Зарема, — ты ее очень любил? Эту светленькую девушку, свою жену?

— Любил? — он чуть ли не простонал сквозь зубы. — Нет, Зарема, тогда я ее не любил, а просто хотел, как мужчина хочет женщину. Потому и не смог ее защитить. Запомни, самое главное — это ты, твои чувства и твой любимый человек. Честь рода — всего лишь высокопарные слова, наплюй на них и разотри, иначе этот род искалечит твою жизнь и не поморщится. Я полюбил ее сейчас, когда потерял, когда понял, что жизнь без нее пуста и бессмысленна. Когда узнал, что у меня могли родиться дети, двое детей. Перестань, — он поднял руку, заметив, что в ее глазах блестят слезы, — меня не надо жалеть, я все это заслужил. Поэтому я не дам им еще и тебя растоптать во имя родовой чести. Только это может быть больно, Зарема. И больно будет и тебе, и мне.

— Хорошо, — она кивнула, вытирая мокрые щеки. Дан надеялся, она поняла, что он имел в виду не физиологию. Там как раз проще, всего лишь защита и побольше смазки.

— Если ты возненавидишь меня, будет даже лучше, — Дан провел рукой по волосам и болезненно скривился. Снова эта опоясывающая боль, такая странная, никогда с ним такого не было… — А для меня ты всегда останешься соседской девочкой, которая играла в песочнице и каталась на качелях.

Выходя из гостиной, он захватил с собой таблетки.

* * *

— Тужься, тужься, Дашенька, давай!

— Не могу…

— Данчик, солнышко, ну еще немножко, только тужься вниз, вон у тебя уже глазки покраснели!

— Детка, соберись, их же там двое, нам еще пахать и пахать.

— Я устала, Оль… Я хочу спать…

— Давай родим, а потом будешь спать!

«Если бы ты был со мной, если бы ты был рядом, мне бы не было так тяжело…»

* * *

Он не касался ее, старался не вдыхать ее запах, запрокинув голову. И она его не трогала. Никаких поцелуев, никаких прикосновений, просто действие таблетки, как он и говорил. Но память взрывала мозг кадрами из прошлой жизни, там была юная девочка с большими глазами, полными любви и доверия. Ее запах вытекал из подкорки и вызывал такие болезненные воспоминания, что от боли хотелось кричать.

Этот запах пробивал все заслоны, которые воздвигались внутри, чтобы не сойти с ума от чувства вины, и теперь Дан ощущал себя обескровленным. Фантомы ее рук обвивали шею, губы блуждали по лицу в поисках его губ, он пытался поймать их и не находил. Боль больше не отпускала, но теперь он был ей даже рад.

Кажется, они оба вскрикнули. И тогда Дан понял с ужасающей ясностью то, чего не мог понять раньше, а ведь Ольга правильно сказала: «Живи… если сможешь». Он не может, давно знал, что не сможет. И только сейчас понял, что уже давно не живет.

— Все. Прости, — он встал, избавляясь от защиты, толком и не понадобившейся. — Можешь отправить им фото.

Шел как ослепший от очередного спазма, скрутившего в спираль до темноты в глазах. Добрался до двери и вышел из квартиры. Это уже давно нужно было сделать, зачем он тянул?

* * *

— Ну еще, давай, вот сейчас прямо, помогай, Даша!

Сознание меркло и уплывало, а потом снова все вокруг обретало очертания. Данка собралась с силами.

— Молодец! Умница!

— Данчик, мальчик, первый, смотри какой!

— Черненький…

«А глаза у него будут синие, как у его отца…»

— Куда, не спать, Данчик, теперь девочку рожаем. А-ну открывай глаза!

— Не могу…

— Сможешь. Мы с Олькой ее точно не родим. Держи ее, Оля… Даша, послушай, там совсем маленькая девочка, ей надо помочь. Соберись!

— Я правда не могу…

— Не плачь, Данечка, пожалуйста, не плачь…

— Тужься, Даша!

И снова все поплыло.

* * *

Уже в машине Даниял достал из кармана кольца — Данкино, которое ему отдал Рустам, и свое, которое нашла маленькая Айша. Свое надел на безымянный палец, а ее даже на мизинец не налезло, такая она была тоненькая. Просто зажал в руке. Снова ударило под дых воспоминанием — он швыряет на землю кольцо, а Дана прижимается рукой и лбом к автомобильному стеклу.

Он стоял и смотрел, как ее увозит внедорожник, а должен был бежать, ползти за ней, не отпускать ее. Если бы он только знал, что она уезжала не одна, а с их детьми.

«Я ее тогда не любил, а просто хотел». И поэтому она ушла, забрав с собой детей, все верно.

«Я теперь люблю. Больше жизни».

«Живи с этим. Если сможешь».

«Не могу».

Он перестал смотреть на спидометр еще когда стрелка перевалила через отметку в сто километров в час, просто топил в сторону западной части города. Впереди замаячили каменные арки железнодорожного виадука, Даниял удовлетворенно улыбнулся — приехали. Вдавил педаль газа, автомобиль взревел как раненый зверь и влетел в одну из опор.

* * *

— Ты моя умничка золотая! — Оля обняла измученную Данку.

— Какая она, покажите.

— Красная от крика! Тяжело ей пришлось.

— Ну не такая чернявая как брат, смотри.

— Ничего, отойдет и будет как ты, Белоснежка…

«Они родились, твои дети, Даниял. Только ты об этом не узнаешь…»

* * *

Сознание уходило не сразу, уплывало по частям, затенялось мутными пятнами, заполняя все вокруг приторным запахом крови. Дан смотрел на торчащий из груди металлический штырь и дышал, глубоко дышал, свободно, пусть воздух и вырывался обратно со свистом, как из сломанного парового котла. Зато теперь он мог дышать полной грудью.

Перед глазами возник берег, омываемый морскими волнами. Откуда в Цюрихе море? Даже не море, целый океан, и волны как раз такие, как надо. Океан уже расстилался до самого горизонта, а потом горизонт поднялся на дыбы, и Дан узнал ее — Пайплайн[4], самая смертоносная в мире волна.

Океан сложился пополам, и Дан пригнулся. Надо улучить момент, нырнуть в трубу волны, а потом вырваться вперед прежде, чем она начнет закрываться, вспенивая гладь океана. Серфборд скользил по поверхности, Дан раскинул руки и снова задышал, даже когда его завертело и затянуло в водовороте, все равно дышал. А потом все отдалилось, и серфборд, и океан, и берег, и пронзивший его грудь обломок арматуры.

Он все удалялся и удалялся в черноту, впереди осталась совсем крохотная светлая точка, и тогда Даниял услышал детский плач. Где-то совсем рядом плакал ребенок, сначала один, а потом второй.

«Откуда здесь дети?»

И вдруг отчетливо понял, что это его дети. Которые должны были родиться, но не родились из-за него. Снова грудь сдавили тиски, кадры начали проматываться в обратном порядке — белая точка, водоворот, труба Пайплайна, океан, берег… В грудь вогнали один штырь, второй, третий…