Книга Диктатура пролетариата - Олаф Брок

Однако каждому, кто хорошо знаком с дореволюционной Россией, известно, что подобная благосклонность не носила «классового отпечатка». Напротив, важной особенностью было то, что процент евреев в результате обычно получался значительно выше установленного (максимум 3 % в Петрограде) – в 1909 году в Петрограде насчитывалось 10, 8 %, что превышало все допустимые нормы.

А что теперь? Теперь «классового» покровительства вдоволь, оно утверждено. Теперь несчастному потомку старой аристократии, несмотря на крайнюю нищету, приходится идти на обман и хитрость, чтобы постараться скрыть свою принадлежность к дворянскому сословию, если он хочет обрести надежду на поступление на рабочий факультет и тем самым получить доступ к высшему образованию. Теперь пролетарское сословие открыто объявлено привилегированным классом. Решение о приёме в вуз принимает своевольная партия, и лицемерное доктринёрство настолько культивируется, что нам, простым смертным, оно представляется чем-то непостижимым – в том числе, если посмотреть на это с точки зрения собственно коммунистического учения. Здесь речь идёт в первую очередь не о способностях. Самое главное – борьба за абсолютную верховную власть «класса», обеспечение единовластного положения пролетариата, то есть коммунистической секты, работа во имя нового мировоззрения с опорой на представление о том, что она может быть осуществлена только теми, кто принадлежит к истокам истинного, неиспорченного пролетариата. Все остальные заражены опасными буржуазными взглядами, и у них может случиться рецидив. Всем остальным, следовательно, должен быть самым тщательным образом закрыт доступ к высшему образованию, а если возможно – то и к образованию вообще. И здесь нет места ни стыду, ни сентиментальным предрассудкам. Система совершенно ясна.

Из доброго побуждения облегчить доступ к высшему образованию для малоимущей пролетарской молодёжи, тянущейся к знаниям, были созданы трёхгодичные рабочие факультеты, отчасти как подготовительные курсы при вузах, отчасти как самостоятельные, так сказать, гимназии. Я изучил мнение специалистов об этих рабфаках. Те рабфаки, что привязаны к вузам и где работают преподаватели из этих самых вузов, демонстрируют в целом интенсивную работу. Особенно хорошую почву в этом отношении нашли прикладные науки. Разумеется, часто заметна сильная нехватка в плане «общей культуры», крайне слабая подготовка по таким дисциплинам, как современные языки; один известный ректор университета поделился своим мнением, что эти курсы могут быть хорошей основой для среднего технического образования и соответствующих средних учебных заведений, но для обучения в университете их ни в коем случае не достаточно; «результат получается неопределённый, ученики не знают языков, и не стоит забывать, что они обычно не имеют того уровня культуры, который получают в просвещённых семьях». От самих преподавателей таких учеников я почерпнул примеры, говорящие о поразительном отсутствии способностей к рассуждению и изложению мыслей. Но не стоит этому сильно удивляться или отчаиваться; России и раньше приходилось набирать студентов не только из общих гимназий, и едва ли ей пришлось в этом раскаиваться. Система рабочих факультетов может улучшиться, когда станут разумнее те, кто находится у власти; например, когда они отойдут от той несбыточной идеи, что благодаря трёхгодичному курсу на рабочем факультете и трём годам обучения в вузе можно получить работников умственного труда удовлетворительного для нынешнего общества уровня.

Но поступление на эти рабочие факультеты и, соответственно, получение доступа к самим вузам полностью зависело от решения коммунистической секты и тех, кто этим заведовал. В неспокойный и смутный переходный период, отчасти благодаря уловкам, остатки прежнего «господствующего класса» – в соответствии с терминологией большевиков, – ещё могли как-то туда пробиться. Постепенно и этот путь становился всё уже, теперь же он практически перекрыт, новые кадры на рабочих факультетах должны быть чисто «пролетарскими».

Равным образом решается вопрос и с теми местами в вузах, которые остаются незанятыми после того, как ученики с рабочих факультетов занимают места, на которые имеют преимущественное право без всякой конкуренции, будучи «пролетарскими детьми». В отношении этих оставшихся мест действует та же варварская система, связанная с классовой принадлежностью, что и при зачислении на рабочие факультеты. Если кто-то сомневается, пусть посмотрит официальные документы, – «Постановление о приёмных комиссиях высших учебных заведений на 1923 год» и «Постановление о приёме в высшие учебные заведения РСФСР в 1923–1924 учебном году», в них правила более жёсткие, чем раньше. Как хочется процитировать изложенные в этих документах основные заповеди, инквизиторские анкеты с вопросами о настоящем и прошлом бедных абитуриентов и их родителей, скрупулёзно составленные и могущие повлечь за собой строгую уголовную ответственность как для самого абитуриента, так и для свидетелей.

Было бы также интересно привести особую иерархическую таблицу для определения, так сказать, «пролетарской квалификации» различных абитуриентов: представляющие определённую опасность дети профессоров и преподавателей занимают, например, десятое место, в то время как дети «рабочих», не являющихся членами коммунистической партии (иначе это был бы первый номер), занимают третью позицию; дети служебного персонала вузов оказались, видимо по ошибке, после детей профессоров, то есть на одиннадцатом месте – можно было ожидать, что они будут идти девятым номером; в самом низу значатся те, у кого нет никакой квалификации, кроме рекомендации народных комиссариатов и относящихся к ним местных организаций… Однако я должен предоставить возможность предъявить все эти удивительные программные арабески будущим историкам, чтобы они осветили извивающиеся дорожки мысли современного коммунизма вообще и российского в особенности. Основной принцип достаточно ясен, и информация в постановлениях не двусмысленная. Результаты тоже вполне конкретные – очевидный упадок во многих отношениях. Он выражается, в частности, в том, что большое количество молодёжи вынуждено прибегать к нечестности, чтобы подобраться к образованию; или в том, что им безжалостно отказывают в доступе к тому свету и той дороге в будущее, к которым они стремятся.

Странная непоследовательность в системе, сути которой я так пока и не уловил: определённый процент из оставшихся незанятыми мест переходит в категорию платных, конкурсная основа на которые, насколько я понял, более свободная. Но сколько человек сумеет воспользоваться этой возможностью? Один мой бедный коллега бьётся над тем, чтобы дать образование детям, оставшимся после брата, купца и владельца мелкого хозяйства, умершего во время волнений в стране. Теперь один сын уже должен был поступать на факультет, связанный с точными и естественными науками. Однажды, когда я был у друга, к нему по случайности зашёл декан и завязался разговор о шансах на поступление молодого человека, которого не «направляла» ни коммунистическая партийная организация, ни кто-либо ещё. «Вы ведь знаете, что из общего числа мест только десять процентов приходится на платные, так что конкурс наверняка в этом году будет большим, даже несмотря на то, что стоимость обучения очень высокая». Сумму декан назвал. Мой коллега был вынужден признать со вздохом, что надежды для его племянника, по-видимому, не оставалось; он был недостаточно пролетарием, да и недостаточно богатым, чтобы оплатить обучение, даже если бы поступил… Таким образом, чтобы построить и обезопасить коммунистическое общество, его сторонники сознательно создают общественный слой, который может стать не чем иным, как непримиримой оппозицией коммунизму, оппозицией в священной войне против порождённого самим же коммунизмом антикоммунизма.