Книга Метро 2033. Реактор-2. В круге втором - Валерий Желнов

Зорин резко сел и прислушался. Издали сквозь туман пробивалась еле слышная, но вполне узнаваемая музыка. Голоса певца было не разобрать, но по ритму и тональности он ясно узнал «Балладу о детстве» Владимира Высоцкого. Того любил его отец, и все Димино детство прошло под хриплый голос барда и гитарные переборы. Зорин встал, стараясь не потерять этот единственный лучик в царстве безмолвия. Звук шел откуда-то справа. Стараясь сильно не шуметь, Дмитрий двинулся в ту сторону, невольно начиная подпевать Владимиру Семеновичу: «Не боялась сирены соседка…». Дима шел все быстрее, едва не срываясь в бег. Голос Высоцкого становился все громче, «Балладу о детстве» сменил «Як-истребитель». Впереди показалась темная точка, ярко выделяющаяся среди окружающей белизны. Точка все увеличивалась, и вскоре Зорин смог разглядеть, что это такое. Это была дверь. Обычная входная дверь, обитая коричневым дерматином, какая была в каждой второй российской квартире. Только эта дверь каким-то чудом стояла посреди белой пустоты – без косяков, стен и других опор. Дмитрий с удивлением обошел ее вокруг. С обратной стороны она была такой же, как и спереди.

Внимательно осмотрев дверь, Дима похолодел. Он узнал ее. Это была дверь в квартиру его родителей, где он провел все свое детство и юность. Мелкие потертости, царапины и пятна на обивке, чудом сохранившиеся в памяти, четко указывали на это. Зорин снял перчатку костюма и провел ладонью по шершавой поверхности кожзаменителя. Справа от двери он заметил висящую в воздухе кнопку дверного звонка. Ему казалось, что пару мгновений назад ее не было, но поклясться в этом он не мог. Дмитрий поднял руку и нажал на нее. Из-за двери раздался знакомый до боли звонок. Сердце у Зорина забилось так часто, что на мгновение ему показалось, что он упадет в обморок. Раздался звук открываемых замков. Дверь открылась, являя перед Дмитрием родную и знакомую прихожую обычной хрущевской квартиры. На пороге стоял отец.

– О, Митя пришел. Мать! Сын пришел. Ну, чего встал, заходи.

Он сделал шаг в сторону, пропуская Зорина внутрь. Тот, обалдело оглядываясь, прошел в прихожую. Отец оглядел его с ног до головы.

– А ты чего так вырядился? Ты же утром в институт уходил. Ты где был?

Дима молча глядел на человека, которого, как ему казалось, потерял навсегда. Он бросился вперед и крепко обнял отца, едва сдерживая слезы.

Ружье со стуком упало на пол. Отец некоторое время стоял, растерянно разведя руки, потом неловко обнял сына в ответ. Похлопал его по плечу.

– Ну, ты чего это? Чего? – забормотал он.

Зорин отстранил отца и вгляделся в его глаза.

– Пап. Я думал, я вас больше никогда не увижу. Пап, как же я соскучился по вам.

Отец удивленно посмотрел на Дмитрия.

– Чего это ты нас больше не увидишь? Чего глупости говоришь? Иди лучше переоденься, пока мать тебя таким не увидела. Прямо космонавт какой-то. Бегом в свою комнату!

Тот радостно закивал, подхватил упавшее ружье и заковылял знакомым путем, со счастливой улыбкой разглядывая коридор, обои, фотографии на стенах. Со стороны кухни послышался голос матери:

– Сынок, привет. Иди сюда, поцелуй маму.

Дима заулыбался от этих слов. Как давно он не слышал их вот так, вживую, а не во сне.

– Щас, мам, только переоденусь.

– Давай быстрее, потом мой руки и сразу ужинать.

Зорин снова почувствовал себя восемнадцатилетним студентом, маменькиным сынком, и сейчас абсолютно не стыдился этого. Он опять вернулся в детство. Словно не было этих двадцати лет дикости, беспорядков, страха, боли. Дмитрий обернулся и посмотрел на ненужное теперь ружье с ненужными патронами и перепачканный костюм химзащиты. Куда это все теперь девать? «А, потом решу, – подумал он. – А сейчас – чистая одежда, душ и мамина стряпня».

Дима толкнул ногой дверь в свою комнату. За дверью все оставалось так же, как и в тот день, когда он последний раз покинул ее. Аккуратно заправленный диван у стены, компьютерный стол в углу и шкаф с одеждой. Ничего лишнего. Ну, и конечно, две пятикилограммовые гантели рядом с диваном, к которым он подходил от силы раз семь в жизни.

Зорин зашел внутрь, затащил тележку и закрыл дверь. Бросил на диван двустволку. Но прежде переломил ружье и вытащил из стволов вставленные патроны. Он усмехнулся автоматизму своих действий. Вот что значит – выучка.

Оказавшись в родной обстановке, Дмитрий внезапно понял, насколько он грязен и как сильно воняет. Он торопливо, путаясь в хитрых замках, рукавах и штанинах, начал снимать с себя костюм химзащиты, драную водолазку, заскорузлые подштанники и миллион раз штопанные носки. Кинув грязное шмотье в угол, растянулся на диване. Закинув руки за голову, блаженно уставился в потолок. Хотелось закрыть глаза и подремать чуток, наслаждаясь наступившим, наконец, покоем. Но надо было хотя бы поужинать с родителями. Он так давно их не видел и уже не чаял увидеть.

Зорин вздохнул и, поднявшись, подошел к платяному шкафу. Особо не думая, он выбрал чистую одежду, быстро оделся и побежал на кухню, где его ждал горячий ужин, приготовленный заботливыми мамиными руками.

Время потекло ровно и спокойно. Дима ел, пил, отдыхал, наслаждаясь каждой минутой, проведенной в обществе вновь обретенной семьи. Ему ничего не хотелось, он просто был счастлив. Правда, ему никак не удавалось сесть и поговорить с родителями. Только он подходил и заводил разговор о том, как они жили все это время, что случилось и так далее, они тут же уходили, сославшись на какие-то дела. Зорин несколько раз хотел выйти во двор, выкинуть хлам, валяющийся в углу его комнаты, да и вообще погулять. Но родители каждый раз не позволяли этого сделать.

– Чего тебе по улице шариться? Посиди дома, с нами, отдохни, – говорил отец.

– Да, – соглашалась с супругом мать. – Иди, поваляйся на диване, книжку почитай. А я пойду, чего-нибудь приготовлю.

И Дима шел, валялся, читал и отдыхал. А еще ему почему-то очень не нравилось, когда родители к нему прикасались. Каждый раз, когда отец трепал его по плечу или обнимала мать, на него накатывала волна дурноты, появлялась слабость, и тысячи иголок пронзали тело. Ему было жутко неудобно от того, что прикосновения родных людей причиняли ему боль. И он терпел, когда мать в очередной раз заключала его в объятия.

Еще Зорина беспокоил голос. Тонкий девичий голосок, который кричал, словно издалека: «Дима! Дима!». Он несколько раз открывал окно своей комнаты и выглядывал во двор, но там были только дети, старики и мамашки с колясками, которых он наблюдал здесь ежедневно. Дмитрий пару раз подходил с этим вопросом к родителям, но те только пожимали плечами.

– Я ничего не слышу, – говорила мать.

– Может, соседи шумят? – предполагал отец.

Зорин соглашался и шел в свою комнату.

Однажды, в очередной раз плотно поужинав и обняв по очереди своих родителей, он зашел в комнату и бухнулся на диван. Поднял с пола томик Конан-Дойля и открыл его на заложенной бумажкой странице. Вот ведь произведение! Уже, кажется, наизусть знаешь, а готов читать снова и снова. Прочитав пару страниц, Дмитрий обратил внимание на запах, которого раньше в его комнате не было. Это был запах чего-то знакомого, чего-то из прошлой жизни. Он закрыл книгу и потянул носом. Да, точно. Резина, прелая трава, оружейная смазка. Дима неприязненно посмотрел на грязный костюм и оружие, сваленное в углу. Нет, завтра точно надо будет выкинуть все это. А то вся комната уже провоняла. А вдруг еще участковый нагрянет, увидит весь этот арсенал, объясняйся потом.