Книга Ненадежное бытие. Хайдеггер и модернизм - Дмитрий Кралечкин

Проблематичность иного решения определяется тем, что любая операция с оппозицией вещей и действий исходит из того, что эту оппозицию нельзя оставить в том виде, в каком она есть (не важно, в каком именно), то есть оппозиция не утверждается в качестве данности, а потому любое движение внутри нее или от нее открывает путь для рефлексивного движения, которое представляется наиболее остроумным выходом, но на деле оказывается лишь путем наименьшего сопротивления. Хайдеггер, вероятно понимая опасность застыть в «социальной» или «антропологической» интерпретации, позднее заявленной от его имени прагматизмом, не готов, однако, выбрать «энгельсовский» ход, поскольку его теоретическая вульгарность бросается в глаза – соответственно, Хайдеггер оказывается в клещах двух вульгарностей, социально-прагматической и объектно-материалистической. Видимость этой осады, однако, строится на тавтологическом сохранении истины не-данности как истины операции/акта или действия, то есть своего рода вирусной логике действия, воспроизводящей себя на каждом шаге и неизбежно утверждающей свою метатеоретическую истину – истинную, но пустую. Соответственно, образцовый, но в пределе невозможный модернистский ход «возвращения к вещам» означал бы такое движение внутри оппозиции вещей и действий, которое бы отрицало само себя, то есть отрицало бы сохранение действия как некоего момента движения, сохраняющегося и себя утверждающего. Хайдеггер решает проблему за счет возгонки логики действия, которое получает название «события», то есть нечеловеческого акта, отвечающего за распределение любых категорий, так что, следовательно, фундаментальная онтология уже не может быть региональной онтологией Dasein. Но Макс Блэк указывает на возможность не спешить с отказом от вещей, которые слишком многое брали на себя именно потому, что с ними приходилось иметь дело. Невозможная точка остановки движения на пути к вещам оказывается в этом отношении продуктивнее, чем невозможный пункт назначения, в котором вещи берут все в свои руки просто потому, что это уже не вещи. Действительно, вернуться к вещам – это, прежде всего, указать на то, что само это базовое различие уже содержит неявное определение вещи в ее отличии от действий, которое не апроприируется до конца рефлексивным движением и в то же время показывает, что само это различие имеет фиктивную природу, удобную лишь в силу главенства метатеоретической функции «объяснения в терминах того-то или того-то». Вещи – это не столько предметы действий (в каковом качестве и действия могут быть предметами для других действий, так что наивное различие тут же устраняется), сколько дополнение к любому действию, которого оно желало бы избежать. Если действие выполняется как элементарная связь, таксис, то паратаксис вещей означает не то, что вещи могут быть соположены друг другу, а то, что вещность означает не более чем такую возможность сонахождения, нулевой степени связи, которую в то же время нельзя присвоить в качестве положительной удачи, совпадения, находки и т. п. Иначе говоря, в базовой оппозиции действий и вещей вещи всегда в какой-то мере лишние, поскольку оппозиция и оппонирование – уже действие, невозможное без запуска рефлексивной логики. Следовательно, переписать вещи в терминах действий – не значит попросту погрузить вещи в подручное, вписать их в контекст практики и т. п. Вещи в терминах действий – это, прежде всего, элементарные неловкости, неудобства, неуклюжесть любого, даже самого отточенного действия, не столько сломанный молоток, сколько отбитый палец. В таком случае более радикальная практика состоит в том, чтобы понять эти сопроводительные моменты неуклюжести и нагромождения как залог собственно нового, то есть того, что не нуждается в самообосновании.

Вещи без слов

Кабинет Хайдеггера, в противоположность кабинету Макса Блэка, оказывается неожиданно пуст, хижина – лишь видимость, поскольку, уклоняясь от прагматистского трансцендентального бихевиоризма, Хайдеггер, однако, решает более не подписываться под вульгарным лозунгом возвращения к вещам, тогда как сценический кабинет Блэка остается в качестве неисполненного, невозможного «проекта» – проекта прекращения проектов за счет мобилизации вещей как вечных дополнений, вечно неуклюжего и неловкого. Существовать в качестве вещи – значит не быть значением связанной переменной, отсюда паратаксические списки (литании), накопления, аккумуляции, которые сами должны обеспечить мобилизацию, без обращения к трансцендентальным или рефлексивным вспомогательным устройствам.

Различные версии ООО оказываются в таком случае движениями внутри все того же кабинета Макса Блэка, правда, с существенно меньшими ставками «нового». Так, «Чужая феноменология» И. Богоста[68] представляется как раздел метафизики, занятой описанием явления одной вещи (или юнита) другой, а вся цепочка или сеть «явлений» определяется как carpentry, что очевидным образом отсылает к «значимости» или референциальности Хайдеггера. Существенным моментом является воспроизводство «объектно- ориентированных литаний» в качестве устойчивого приема. Листинг всего подряд («кварки, Элизабет Беннет, односолодовый виски, фастбэки Форд Мустанг…») представляется способом привлечь внимание к «самим вещам», для чего, правда, необходимо привлекать внимание к их разнице. ООО-философ должен овладеть искусством составления максимально разупорядоченных списков, поскольку в противном случае (если, например, в списке прослеживается некоторая закономерность, скажем родового свойства, или какой-то иной троп) всегда можно заподозрить, что такой список является иллюстрацией того, к чему он «сходится». Но тогда метод ООО-философа аналогичен криптографической проблеме «истинно случайной» последовательности, которая на поверку может оказаться «не-случайной». В цифровых технологиях, как известно, «истинная случайность» может быть получена лишь за счет подключения автомата, ее производящего, к внешнему источнику (Grand Déhors) истинной случайности (например, к метеорологическим или квантовым колебаниям, к броску физических костей и т. п.). В этом смысле любая «литания» нуждается в таком внешнем, которое гарантирует ее, что, в свою очередь, лишь возвращает оппозицию действия и вещей внутрь самих списков, серий и нагромождений, которые без этого внешнего грозят остаться иллюстративными, комичными, обсессивными и одновременно бесплодными. Проблема еще и в том, что со времен по меньшей мере «Аналитического языка Джона Уилкинса» такой разупорядоченный список представляется не более чем самостоятельным тропом, который означает именно возможность принципиально другой упорядоченности. «Китайская энциклопедия» указывает на принципиальную «чуждость» соположения вещей, которая, однако, не лишена собственного порядка. Дополнение списка каждым следующим элементом указывает опять же на негативный принцип «отсутствия связи», который сам выступает в качестве фильтра, поскольку найти несвязанное оказывается – со временем – все более сложной задачей (возможно, мировые резервы бессвязного и паратаксиса близятся к концу, и первые философы ООО находятся в более привилегированном положении, поскольку они успели выбрать все такие списки). Сама ООО и большинство проектов объектной онтологии оказываются в этом смысле своего рода пирамидами: первые философы успевают выбрать такие списки, которые самим фактом своего существования накладывают ограничения на дальнейшую работу, поскольку они становятся иллюстрациями самих себя, самоприменимыми тропами, не допускающими простое накопление. В этом смысле объектная онтология чрезвычайно быстро достигает насыщения – или по крайней мере характеризуется тенденцией к понижению нормы объектности.