Книга Мальчик глотает Вселенную - Трент Далтон

Дрищ придвигает свой стул ближе к кровати. Он внимательно смотрит на меня.

– Ты знаешь, что произошло, – негромко говорит он. – И в любую минуту женщина-доктор по имени Бреннан может войти сюда, и она тоже захочет узнать, что произошло. И тебе нужно решить, что ты ей скажешь такое, чтобы она тебе поверила. Она не верит тому, что ей сказала бригада «Скорой помощи», то есть тому, что им самим сказала твоя мать за несколько минут до прибытия полиции.

– Что она им сказала?

– Она сказала им, что вы с Августом носились вокруг дома с топором. Она сказала, что ты положил одну из своих фигурок из «Звездных войн» на бревно и попросил Августа разрубить ее напополам, и он разрубил Дарта Вейдера вместе с твоим пальцем.

– Топором? – говорю я. – Я только что видел сон про топор. Облако, которое выглядело, как топор. Это было так ясно, что могло быть воспоминанием.

– Имеют ценность только те сны, которые из твоих воспоминаний, – произносит Дрищ.

– А что копам сказал Август?

– Ровно то же, что он говорит всем. Хрен с маслом.

– Почему они увели Лайла, Дрищ? – спрашиваю я.

Дрищ вздыхает:

– Забудь об этом, приятель.

– Почему?

Дрищ вздыхает еще глубже.

– Он заключал собственные сторонние сделки с Бич Данг, – говорит он.

– Сторонние сделки?

– Он проворачивал дела за спиной своего босса, малыш, – поясняет Дрищ. – Он к чему-то стремился. У него имелся целый план.

– Какой план?

– Он собирался уйти от босса. Он называл это «Яйцо в гнезде». Постепенно собрать свою заначку и сидеть на ней год или два. Пусть время и рынок удвоят стоимость. Каким-то образом Титус прознал об этом и отреагировал вполне ожидаемо. Он сейчас разорвал связи с Бич Данг. Он будет теперь использовать Дастина Ванга как поставщика. И когда Бич Данг узнает насчет Лайла и поймет, что Ванг уже переманивает у нее клиентов, на улицах Дарры разразится Третья мировая война.

«Яйцо в гнезде». Третья мировая война. Узнает насчет Лайла. Бляха-муха.

– Бляха-муха, – говорю я.

– Не лайся, мать твою.

Я плачу, утирая глаза рукавом свой больничной рубашки.

– Что такое, Илай?

– Это я виноват, – отвечаю я.

– Что?

– Это была моя идея, Дрищ. Я рассказал ему о рынке. Я рассказал ему о спросе и предложении, о чем мы с тобой говорили, ну, ты знаешь, о спецгруппе «Янус» и всем прочем.

Дрищ достает из верхнего кармана рубашки пачку «Белого быка» и сворачивает себе сигарету, которую положит обратно в пачку и закурит, как только выйдет из больницы. Вот почему я знаю, что Дрищ взволнован – потому что он сворачивает сигарету, когда ее нельзя сразу зажечь.

– Когда ты ему это рассказал? – спрашивает Дрищ.

– Несколько месяцев назад, – отвечаю я.

– Ну, он занимался этим уже полгода, парень, и начал до тебя, так что ты точно ни хрена не виноват.

– Но… это… невозможно… Выходит, он лгал мне?

Лайл лгал мне. Человек, который говорил, что не умеет лгать. Он лгал мне.

– Существует большая разница между тем, чтобы лгать ребенку и не рассказывать ему что-то для его же блага, – говорит Дрищ.

– Что они с ним сделали, Дрищ?

Он качает головой.

– Я не знаю, приятель, – произносит он мягким тоном. – Я не хочу этого знать, да и тебе, наверно, тоже не стоит.

– Нет никакой разницы между ложью и умалчиванием, Дрищ! – рявкаю я. – И то, и то смердит, как моча.

– Но-но, полегче, – предупреждает Дрищ.

Возможно, боль в костяшке, где был когда-то мой палец, вызывает во мне эту ярость, а может, воспоминание о маме, вырубленной в коридоре дома Лины и Аврелия Орликов.

– Они чудовища, Дрищ! Они гребаные психопаты, заправляющие в пригородах. Я расскажу все. Я расскажу все об этом, каждую мелочь. Про Ивана Кроля и все тела, которые он расчленил. Как святоша Титус Броз, «Отвали-Сука» Данг и долбаный Дастин Ванг поставляют половину всего героина на западе Брисбена. Они пришли в наш дом, когда мы ели спагетти, и забрали Лайла. Они просто забрали его у нас, Дрищ!

Я опираюсь на правый локоть, чтобы наклониться ближе к Дрищу, и острая боль вспыхивает в районе костяшек.

– Ты должен сказать мне, Дрищ, – настаиваю я. – Куда они его увезли?

Дрищ качает головой:

– Не знаю, малыш, но тебе не время думать об этом сейчас. Тебе нужно очень тщательно поразмыслить, какие причины были у твоей матери, чтобы выдумать эту историю. Она защищает вас, приятель. Она проглотит это дерьмо ради вас обоих, а вы проглотите это дерьмо ради нее.

Я подношу левую руку ко лбу, прикрывая глаза. Вытираю слезы. Я растерян. Я плохо соображаю. Я хочу выбраться отсюда. Я хочу играть в «Missile Command» на «Атари». Я хочу десять минут разглядывать Джейн Сеймур в мамином «Женском еженедельнике». Я хочу ковырять в своем дурацком носу своим дурацким счастливым указательным пальцем.

– А где Август? – спрашиваю я.

– Копы отвезли его в дом вашего отца.

– Что-что?

– Теперь он ваш опекун, приятель, – говорит Дрищ. – Теперь он будет присматривать за вами, ребята.

– Я не поеду к нему.

– Тебе больше некуда идти, малыш.

– Я могу остаться с тобой.

– Нет, парень. Со мной ты остаться не можешь.

– А почему бы и нет?

Тут Дрищ начинает терять терпение. Он говорит негромко, но веско:

– Потому что ты не мой гребаный сын, приятель.

Незапланированный. Нежеланный. Нежданный. Ненамеренный. Недоразвитый. Недокормленный. Недоделанный. Ненужный. Нелюбимый. Неподохший. И в первую очередь, если ворошить прошлое слой за слоем – «вот если бы да кабы», – никогда вообще не существовавший бы, если бы тот урод не затащил маму в свою машину. Если бы она не сбежала из дома. И если бы ее папаша не сбежал от нее.

Я вижу отца моей мамы у себя в голове, и он выглядит как Титус Броз. Я вижу подонка, который затаскивает маму в свою машину, и он выглядит как Титус Броз с тридцатилетним бритым лицом зомби и выкидным ножом вместо языка. Я вижу своего отца и не могу вспомнить, как выглядит его лицо, так что он тоже похож на Титуса Броза.

Дрищ опускает голову. Вздыхает. Я откидываю голову обратно на мокрую от слез подушку и смотрю на потолочные плитки. Я считаю дырки в плитках, начиная слева. Одна, две, три, четыре, пять, шесть, семь…

– Смотри, Илай, ты сейчас в яме, – говорит он. – Ты понимаешь, что я имею в виду. Это дно. Но отсюда путь только наверх, приятель. Это твой Черный Питер. Только наверх.