Книга Безупречный враг - Оксана Демченко

— Какому именно мерзавцу, умоляю вас уточнить?

— Да всем им! — рявкнул Роол. — Граату, его хранителю и твоему бессовестному сыну. Отправь малую лодку с лучшими гребцами, утром, как только мы разберемся с делами в замке. Беда… Надо же, беда вынырнула, откуда я и не ждал. А хорош ли хор сейчас?

— Едва ли, — пожал плечами Ноир. — За неполный год нельзя научить многому, это совсем новое дело для запада.

— Уже облегчение, — чуть успокоился Роол. Обернулся к усердно скрипящему пером писцу: — Готово? Впиши: пусть не гоняет гребцов попусту, я повелеваю сразу же, немедленно, везти детей на прослушивание. Вот так!

Владыка чуть помолчал, дожидаясь, пока листок присыплют песком, подсушивая чернила. Размашисто подписался. Не менее решительно свернул лист, опустил, позволяя налить на стык синий, щедро подкрашенный воск. Своего на островах фактически не было, и послание с оттиском печати на воске — само по себе признак важности темы и даже роскошь. Слуга двумя ловкими движениями обернул листок синей, шитой серебром лентой, раскрыл перед владыкой плоскую шкатулку с жемчугом. Роол приложил подвеску-печать к воску. Порылся в шкатулке, выбрал пять жемчужин: крупных, ровных. Одну белую, четыре голубоватых. Слуга с поклоном принял их и вставил в гнезда оправы на ленте. «Хороший набор», — с облегчением отметил Ноир. Означает готовность к беседе и даже, возможно, некоторое расположение. Отсутствие жемчуга на ленте — знак низкой важности и срочности письма… или обман, скрывающий истинные намерения. Если бы араави всерьез гневался, то выразил бы свое настроение, поместив на ленту кривой бросовый жемчуг — прямой намек на презрение и немилость. Хуже только черный — кара владыки, за это придется воздать чем-то очень и очень ценным.

Роол оглянулся на остров: туман уже достиг ворот и облизывал стену замка, медленно, как приливная волна, набегая все выше. Владыка снова уделил внимание писцу:

— Подготовь обычный лист, напиши послание для южных островов. Араави вызвать ко мне, укажи отдельно, что дело не терпит отлагательства. Пусть-ка явится… Мы с ним побеседуем о том, как следует проводить отбор детей и в чем судьба сирен храма, это пометь в моих планах. А к лентам крепить — вот, держи.

Владыка бросил в подставленную ладонь две черные жемчужины и отвернулся, сочтя дело законченным. Его воины уже двигались к воротам. Лучшие по дару убеждения сирены, пятеро, шли впереди. Их голоса прошелестели едва слышно, не оставив страже воли к сопротивлению или хотя бы объявлению тревоги. Ворота поползли вверх. Араави и отсюда, издали, прекрасно знал: поднимают их сами стражи. Стараются изо всех сил, надрываются, тяжело дыша и глупо улыбаясь. Радость затопила сознание, поглотила и подчинила. Глаза пусты, слюни тянутся с губ… Мерзко.

Именно эта часть дара сирен вызывает настороженность к сладкоголосым, переходящую порой в страх и даже ненависть. Роол покачал головой и нахмурился. Его слуги, как и велел владыка, внушают лишь радость и азарт, что смотрится не особенно приятно, но хотя бы не причиняет существенного вреда… Иные выбирают страх или боль, несравнимо более могучие и, это известно давно, способные необратимо уродовать сознание. Роол тяжело вздохнул, поднялся на ноги и пошел в сторону замка. От палубы уже были уложены пологие ступени до самого края борта. Снаружи разместили удобные сходни. За спиной беззвучно скользил Ноир. Его ученик двигался левее и чуть в стороне.

— Малыш учился здесь? — уточнил араави.

— Само собой, владыка, вы ведь все про нас помните и никогда не ошибаетесь, — отозвался хранитель.

— Ты меня хвалишь или уличаешь? — заинтересовался Роол.

— Льщу, — честно отозвался сирена. — Если вам хочется узнать правду о восточном замке целиком, спросите его. Я пробовал, но не добился успеха. Он давал какую-то клятву, вот и все, что я смог установить, даже используя каплю божью. Отмечу еще важное: у парнишки бесподобный голос. Но я полагаю, он не владеет своим даром и в половину подлинной его силы. В звучании слышится какой-то страх, удушающий и весьма вредный для капли божьей.

— Ну-ну… знаешь, когда ты разговариваешь, мне, пожалуй, куда веселее, чем при соблюдении традиций. И пользы больше, — отметил Роол. Поманил рукой ученика хранителя: — Малыш, а тебя наказывали в замке? Ты хоть раз признавался виновным в нарушении правил?

— Не гневайтесь! Если вина еще на мне, я искуплю, полностью.

Молодой сирена уже стоял на коленях и усердно мял лбом песок. Такая реакция на простой вопрос озадачила араави. Роол остановился, нагнулся, погладил юношу по спине и вынудил подняться, подцепив под локоть. Тяжело, всем весом, оперся о его мелко дрожащее плечо: теперь не решится падать и кланяться, как-никак самого владыку ведет!

— Вот так, терпи, устал я. Пошли, ты уж шагай поровнее.

— Исполню, ваша сиятельность, — быстро кивнул сирена.

— Вот-вот, постарайся. Я, может, и говорил, а может, и нет, старики порой забывчивы… Так что повторю: я весьма доволен тобой, и никакой вины не числю, совершенно. Просто скажи: а где вас наказывали? В верхних покоях или в нижних? Я был здесь и не видел ничего предосудительного.

— Чаще в нижних, — тихо отозвался сирена, и его плечо вздрогнуло под рукой владыки. — А если совсем тяжкая вина, тогда в темном крыле замка. Туда вход особый, от берега, через гроты. Только во время отлива.

— То есть сейчас можно и пройти, и вернуться, — предположил араави. — А что вы там делали? Ведь потом начинается прилив, времени мало… Жемчуг собирали? Его здесь нет, я полагаю. Ты говори, не вздыхай. Ты ведь у меня на службе, так? Значит, все делаешь верно, исполняешь мою волю во благо храма. Продолжай, я тебя внимательно слушаю. Вас приводили в гроты, что дальше?

— Нас оставляли там, — вздрогнул сирена и продолжил сдавленным шепотом, едва решаясь выговаривать слова: — Оставляли и не говорили, надолго ли. Один прилив, пять, десять… Наказание в гротах быстро приводит к раскаянию и воспитанию покорности, о владыка. Темно. Страшно. Есть хочется. Пить — еще того сильнее. Цепь короткая, а заливает гроты почти что доверху, вся надежда на воздушные пузыри под сводом. А еще иногда, если мы не признавали безмерность своей вины, нам резали кожу, чтобы кровь привлекала хищных рыб.

— Почему ты никому не сказал прежде о пережитом? — с трудом сохраняя мягкость тона, уточнил Роол.

— Я дал клятву. Именем перламутрового араави востока, это свято. Я мог бы рассказать только вам, вы — выше и ваше слово в храме — первое и главное.

— Но я до сего дня не спрашивал, — задумчиво довершил фразу Роол. — Ноир, отправь людей в гроты. Если найдете кого-то из детей — вывести и ко мне на лодку, пусть лекарь их осмотрит. Далее… всех наставников собрать на нижнем уровне. Стражу и слуг — под замок. Распорядись. А ты, малыш, веди меня в нижние залы. Учти: я не вижу за тобой вины. Просто хочу знать, как здесь воспитывают, насколько усердно.

— Весьма усердно, — с дрожью в голосе отозвался сирена. — Все покажу, о владыка. Моя вина была велика, я долго не осознавал глубину и сокровенную мудрость канона полного подчинения. Задавал вопросы… Я знал гнусного врага храма, ученика года Волны. Он многим отравил сознание мыслями о праве на выбор. Их сложно избыть или опровергнуть, в том и особенная подлость сына Волны. Он в безумии своем утверждал, что голос сирены не должен убивать. Особенно же он отрицал право казнить голосом, если не доказана вина и нет приговора, оглашенного стражей от имени храма и зура. Еще много всего говорил.