Книга Время мушкетов - Денис Юрин

Патриун почувствовал, что будущий соратник срывается с крючка. Слишком уж многое он повидал, чтобы воспринимать хоть что-то на веру. Зубастая щука не ловится на мотылька, а медвежий капкан непригоден при охоте на зайца. К тому же во многом Аке был прав. Патриун знал, за счет кого строились новые храмы и выращивались целые династии толстощеких спесивцев в сутанах. Бывали времена, когда филанийский народ голодал, а подвалы монастырей да храмов ломились от запасов снеди. Таков уж этот проклятый мир: одни – охотники, другие – дичь; одни работают в поте лица, а другие пожирают плоды; одних убивает голод, а других – несварение желудка. Этот мир был для него чужим; мир, который не ему менять, поскольку гости не имеют морального права вмешиваться в дела хозяев. Однако объяснять это все простому охотнику было столь же бессмысленно, как утверждать, что бывают хорошие священники и плохие, как доказывать малограмотному мужику, что Вера – одно, а существующая за ее счет Церковь – совершенно другое. У простого народа своя логика, он судит не по словам, а по конкретным, имеющим материальную ценность поступкам. За последние двести-триста лет Индорианская Церковь показала себя далеко не с самой лучшей стороны, на руках у Аке были козыри, а в ладони Патриуна – одни шестерки…

– Ну, так как? Ты в теплую постель спать идешь иль к бочонку вернешься? – спросил старик, подходя к дверям и берясь за колотушку.

Собравшийся было уйти с гордо задранным носом Аке вдруг спустился с небес на землю и неуверенно затоптался на месте. Сдвинутые в одну сплошную линию густые брови на сморщенном лбу свидетельствовали о состоянии крайней задумчивости охотника. Найти жилье в Марсоле не так уж и просто. Город еще строился, а те, кто уже обзавелся крышей над головою, неохотно пускали постояльцев-охотников. Вновь прибывшие переселенцы еще имели шанс какое-то время потесниться в арендуемых комнатушках или сараях у будущих соседей, а вот лесных бродяг горожане не пускали на порог, пугаясь их вольного образа жизни и втайне завидуя.

– Ладно, остановлюсь я у тя, уговорил. Платить за комнату шкурами буду, что же остального касаемо… – Аке замялся. Его гнев вспыхнул и погас, а теперь охотнику было ужасно стыдно, – … я в сторожи не нанимался, и не мечтай! Конечно, если увижу, что какой супостат в церкву залез и на твои портки святошечные покусился али еще на какое барахло, ну, тогда оглоблей мерзавца по башке огрею, а так…

– Ну вот и славно, вот и поладили, – произнес отец Патриун и постучал в дверь. – Столоваться тебе отдельно придется, а то слух пойдет, что я церковным харчем кого попало потчую.

– Не больно и хотелось! Мне под ваши песнопения блаженные да молитвы преджрачные кусок в горло не полезет… – проворчал Аке и по привычке оперся рукою на изгородь.

Прогнившая от сырости, никогда не знавшая краски деревянная конструкция, бывшая наверняка самой старой из всех оград Марсолы, не выдержала тяжести могучего тела и с треском обвалилась. Охотник упал, причем неудачно, перепачкав в грязи и руки, и лицо, и одежду.

Именно в тот момент, когда рослый скиталец по диким лесам вставал, громогласно оповещая еще спавшую округу, что собственноручно вырвет недотепе-строителю заграждения его косые руки и вставит их туда, откуда им расти совсем не положено, юный монах и открыл дверь.

– Слава Индорию! Преподобный отец, вы целы, вы живы! Где вы были, что случилось?! Я целую ночь глаз не сомкнул, хотел уж, – запричитал обрадованный юнец, но, увидев, что грязный и грозно пыхтящий мужик с расквашенным носом и бешено вращающимися глазищами идет прямо на него, мгновенно замолчал и так поспешно принялся закрывать дверь, что чуть не прищемил Патриуну руку.

– Не бойся, Нуимес, это наш друг. Человек он хороший, хоть и выглядит, как лиходей, – отец Патриун похлопал по плечу перепуганного монаха. – Какое-то время он у нас погостит. Проводи его в свободную келью. И еще… – добавил священник, заметив, как исказилось и без того сердитое лицо Аке при слове «келья». – Уважаемый гость чтит каноны Единой Церкви, поэтому не будет принимать участия ни в наших трапезах, ни в моленьях.

– Ну, веди малец «Ну, и?» – рассмеялся над собственным каламбуром уже окончательно подобревший и смирившийся с происходящим охотник.

Аке слишком резко поднял руку, занеся широкую ладонь, чтобы по-дружески хлопнуть парнишку со странным именем по плечу, но, заметив, что молодой монах испуганно зажмурился, передумал и опустил перепачканную грязью пятерню.

– Мое имя Нуимес, но можешь называть меня Ну, уважаемый бр… – привычное обращение к прихожанам «брат» чуть не слетело с языка, но юноша вовремя спохватился, что охотник исповедует другую веру, и заменил его на нейтральное «гость».

Охотник и монах ушли, а отец Патриун еще какое-то время постоял в дверях, внимательно осматривая мирно спящую округу. Примерно через час Марсола потихоньку начнет просыпаться, наступит первый полноценный день его миссии, цель которой по-прежнему оставалась неизвестной.

* * *

В старой церкви давно не проводились службы, а в некоторые помещения не ступала нога человека несколько лет. В принципе, прежде чем приглашать на проповедь прихожан, нужно было провести основательную уборку, избавиться от пыли, грязи и паутины по углам. Однако на это потребовалось бы не менее трех-четырех дней, раньше юный монах и старик-священник не успели бы превратить грязный свинарник в обитель чистоты.

Охотник сдержал обещание и как только переступил порог, тут же отправился спать, подтвердив свои слова, что церковные дела его не касаются, одним из самых приятных дел и чудовищным храпом, разносившимся гулким эхом среди запыленных стен. Святому же отцу пришлось позабыть об отдыхе, который тем не менее был ему крайне необходим после бессонной ночи и бойцовских приключений.

Понимая, что помощи в сражении с грязью ждать не от кого и все резервы в лице молодого монаха уже задействованы, священник вместе с пареньком засучили рукава и взялись за тряпки. Несмотря на обстоятельства, которые явно были «против», преподобный Патриун твердо решил возобновить служение Индорию именно в этот день, поэтому, не жалея сил и не сетуя на горькую судьбу, ползал на карачках и оттирал въевшуюся в половые доски грязь. За принципы приходится дорого платить, спина священника еще больше заныла, а в шее появилась тупая, ноющая боль. Дряхлое тело усиленно боролось с бездумным эксплуататором-хозяином, показывая, что устало и не сможет долго выдерживать подобные нагрузки. Силы стали быстро иссякать, и поэтому обитатели церкви решили ограничить уборку лишь наведением относительной чистоты в зале для молений. Вымыв окно с подоконником, собрав паутину по углам и прибив пыль на всех бросающихся в глаза местах, священник и его юный прислужник перешли к последней стадии подготовки – расстановке извлеченной из сундуков церковной утвари.

Колокол зазвонил лишь к десяти утра, оповещая всех верующих о торжественном событии. Двери храма открылись. Индорианская Церковь, пусть и совсем не помпезно, но все же вернулась на новые земли. Правда, как оказалось, жители Марсолы не восприняли колокольный перезвон как приглашение на долгожданный праздник. Облаченный в одежды для служения преподобный отец Патриун вот уже долее часа сидел возле алтаря и печально взирал на ряды пустых скамеек. Посетителей не было, напуганные недавними событиями прихожане не спешили возвращаться к моленьям, хотя на улице возле входа в храм собралась довольно внушительная толпа зевак.