Книга Минута до полуночи - Дэвид Бальдаччи

Грэм подошла и села на стул, который только что занимала Блюм.

– А я думала, что вы никогда не «прохлаждаетесь», – призналась Грэм.

– Я ужинала с Джеком Лайнберри, – сказала Пайн.

– Где?

– В Америкусе. В ресторане, который находится напротив отеля «Виндзор».

– Он никогда не приглашал меня на ужин.

– Он сказал, что это было спонтанное решение.

– Совсем не похоже на Джека.

– Я тоже ему не поверила, – призналась Пайн, что заставило Грэм взглянуть на нее более внимательно. – На самом деле его интересовало, что стало с моей матерью.

– Ну, тут нет ничего удивительного. Они дружили.

– Тридцать лет назад. И с тех пор не виделись.

– Я тоже не видела вашу мать все это время, и мне интересно, что с ней стало.

Когда Пайн ничего не ответила, Грэм спросила:

– Значит, у нее все в порядке?

– Я отвечу вам так же, как Лайнберри – у нее были собственные проблемы, и ей пришлось нелегко.

– Мне очень жаль.

– Как ваш роман?

– Медленно. Это сложнее, чем все думают.

– Мне никогда не казалось, что написать книгу легко.

– Вам удалось продвинуться в расследовании убийства той женщины?

– Мы пока отрабатываем разные версии.

Они немного помолчали.

Затем Грэм пошевелилась и бросила на Пайн нервный взгляд.

– Я понимаю, что это может показаться вам странным, но не могли бы вы рассказать мне про какое-нибудь из ваших расследований? – попросила Грэм. – Ну, для моего романа.

– Я не могу говорить о конкретных расследованиях, – ответила Пайн.

– Да, конечно, я понимаю. Меня интересуют некоторые общие принципы.

– Мне нужно подумать.

Грэм выглядела расстроенной, но промолчала.

Пайн встала.

– У меня выдался длинный и непростой день, – сказала она. – Пожалуй, мне пора спать.

– А о чем еще вы говорили с Джеком? – небрежно спросила Грэм, но Пайн заметила, что она по-прежнему напряжена.

– Я все вам рассказала.

– В самом деле?

– Да. А теперь прошу меня извинить. – И Пайн ушла.

Глава 24

Ночь выдалась беспокойной, Пайн в темноте преследовали разные образы Дэниела Джеймса Тора и Клиффорда Роджерса, и она проснулась в шесть утра.

В «Коттедже» не имелось спортивного зала, но у Пайн был записан комплекс упражнений в телефоне, а из специального оборудования требовались только ее собственное тело, желание и много пота. Она занималась у себя в номере сорок пять минут, а когда потом сидела на полу и тяжело дышала, не могла не признать, что выброс эндорфинов в кровь способствует хорошему началу дня.

Она приняла душ, оделась и вышла навстречу пробуждавшемуся дню. На тротуарах не было ни одного пешехода, проезжая часть также оставалась пустой.

Пайн села в арендованный внедорожник и направилась по магистрали № 49 к Национальному историческому мемориалу Андерсонвилля.

Комплекс состоял из тюрьмы, нескольких впечатляющих скульптур, огромного кладбища, на котором были похоронены солдаты Союза, а также Национального музея узников войны.

Мемориал начинал работать в восемь часов, поэтому Пайн припарковалась и пошла вдоль его периметра. Музея узников войны здесь не было, когда ее семья жила возле Андерсонвилля, и она знала, что он открылся в конце девяностых годов.

Пайн вошла на территорию комплекса, как только он открылся, и ее приветствовал рейнджер Службы национальных парков, а так как других посетителей в столь раннее время не было, он предложил ей все показать. Рейнджера звали Барри Лэм, около сорока, шесть футов ростом [26], мускулистый, с чисто выбритым лицом и большими зелеными глазами. Ему шла форма рейнджеров.

– ФБР? – спросил он, заметив значок у нее на поясе.

Пайн кивнула.

– Я приписана к Большому Каньону. А здесь проездом.

– Большой Каньон, – с завистью сказал Лэм. – Я бы с удовольствием там поработал.

– Популярное место для парковых рейнджеров. Но вы можете попробовать. Он совершенно уникален. Как давно вы здесь работаете?

– Шесть лет. Тут довольно интересно. Но проходит некоторое время, и тебе уже известен каждый дюйм. Комплекс не так уж и велик. Ну и тема немного депрессивная. Ведь солдаты Союза погибли напрасно.

– Но они помогли покончить с рабством. Это важно.

– Тут вы совершенно правы. Просто чертовски обидно, что для этого пришлось воевать.

Он показал ей место, где находилась старая тюрьма, которую представляла копия тюремного частокола, и участок возле деревянной стены, он назвал его «Линия смерти».

– Если ты переходил эту линию, часовые стреляли на поражение, – сказал Лэм. – Я полагаю, некоторые пленные специально так поступали, чтобы покончить со своими страданиями. Многие здесь умирали от голода и болезней.

– Да, я могу представить, что некоторые люди, оказавшись в столь тяжелом положении, могли так поступать, – сказала Пайн.

– До шестьдесят четвертого года конфедераты просто водили пленных за собой, – начал рассказывать Лэм. – Но когда это стало невозможно, решили построить тюрьму, рассчитанную на десять тысяч человек. Проблема состояла в том, что уже через год после того, как его открыли, пленных здесь собралось в четыре раза больше.

Пайн посмотрела на полотнища ткани, натянутые на деревянных шестах посреди частокола.

– И где они жили?

– Никто не стал строить укрытий, тюремных камер или зданий. Дюжина пленных спали под парой одеял, натянутых на палках, вроде тех, что вы сейчас видите. Когда кто-то умирал, остальные дрались из-за его одежды и обуви. Когда в шестьдесят пятом всех освободили, уцелевшие выглядели как узники немецких концентрационных лагерей. Позднее Генри Вирца, коменданта лагеря, казнили за военные преступления.

– Да, я об этом знала. В городе стоит его большая статуя. А из лагеря случались побеги?

– Некоторым удавалось сбежать при перевозке или когда их отправляли на работы. Другие строили туннели и по ним убегали. Здесь еще остались некоторые из них. Вроде этого – вы можете на него взглянуть.

Он отвел ее немного в сторону от границы копии тюремной территории. Вокруг были расставлены предупреждающие знаки, а в землю вкопана стальная сетка.

– Туннель начинается здесь, – сказал Лэм, – когда-то тут находилась середина тюрьмы, он уходит на запад, глубоко под стенами, в густой лес. Некоторым удалось добраться до армии Союза.