Книга Дети Лавкрафта - Эллен Датлоу

Когда я смогла одолеть полосу препятствий и дошла до конца лестницы, то обнаружила, что подобному же воздействию подвергся весь подвал, преобразованный в серию уголков и тупичков. Более того, некогда скромных размеров помещение, казалось, невесть как сделалось больше, даром что видеть я могла зараз лишь крохотный кусочек его, у меня сложилось истерическое представление, будто я смогла бы плутать по этим закоулкам целыми днями, не находя своего пути.

Не помогало то, что во всем этом месте чувствовалось, будто его накренили или подвинули, будто бы поверхность скошена под каким-то сомнительным углом, даже когда я шагала по твердо утрамбованной земле подвального пола. Мне не было ничего видно впереди дальше одного поворота, хотя подвал был ярко освещен и свет, отскакивавший от выкрашенных белым досок, почти слепил меня, зато я слышала, как шуршало и скреблось вокруг, словно крысы в стенах. После пары поворотов я споткнулась о тело.

Оно было сильно искалечено, большая часть лица отсутствовала, но по одежде я узнала, что это Эрик. Откуда-то спереди доносился голос Рональда. Звучал он хрипло, и, может, похоже было, что он плакал, хотя я ни разу не слышала плачущего Рональда. «Нет, нет, убирайся, – пытался он выкрикнуть, но голос его садился, получалось что-то вроде кваканья. Раз за разом. – Постановка окончена. Убирайся». А потом я услышала грохот и звук, какой, в моем представлении, мог бы издать цветок, если б было слышно, как он расцветает. Повернув за угол, я наткнулась на стену пламени и разбитые остатки керосиновой лампы у моих ног.

Рональд забился в угол в дальнем конце наспех сооруженного коридора, чьи скосы, казалось, склонялись над ним с угрозой. Пламя поднялось уже слишком высоко, мне было не перешагнуть через него, чтобы добраться до него, да если и не было языков огня, все равно между нами находилось еще что-то. Что-то темное и нелепо сложенное, волосатое, скелетообразное и вырезанное под странными углами.

Двигалось оно как диафильм, с которого удалили рамки, и, пока оно покрывало расстояние между собой и Рональдом, я видела, как оно вибрирует и меняется. Руки Рональд поднял, закрывая лицо, не желая – в свои последние минуты – делать то, к чему он всегда призывал своих студентов: смотреть. Существо ухватило его за кисть чересчур многими пальцами (или, может, их не хватало), и потом постановка переменилась, изменилась геометрия, и оба они попросту пропали.

Я выбралась наверх, разбудила соседа, вызвала пожарных, однако в ту ночь Рональдова студия сгорела дотла. Я стояла возле и смотрела на выбивавшиеся языки пламени. Не помню, что я рассказывала полиции, когда та прибыла, но полицейские сумели понять, насколько я потрясена, они знали, кто я такая, так что вопросов много не задавали. В любом случае им это все не казалось необычным. В конце концов, произошел просто пожар. Пожары случаются все время. Тел так и не нашли – ни Эрика, ни Рональда. Спустя несколько недель обоих причислили к пропавшим, и все просто решили, что они подались на юг, в Мексику. По-моему, ходили слухи, что они были любовниками, хотя я не знаю, имело ли это место в действительности. Возможно, об этом вы прочтете в книгах и статьях, какие пишутся сейчас.

С тех пор здание вновь отстроили, сохранив вид почти в точности такой же, каким он был тогда, а некоторые турагентства даже указывают на него как на старую студию Рональда. Говорят, в нем устроили какое-то кафе, но я никогда не наведывалась туда и никогда не поеду.

Не помню, что я рассказала в ту ночь полицейскому инспектору, зато ни за что не забуду того, что он поведал мне, когда я спросила, обследовали ли подвал. «А нечего обследовать, – сказал инспектор. – Дома в Калифорнии лишены подвалов, мэм».

Режим забвения

Лэрд Баррон

Лэрд Баррон – автор нескольких книг, в том числе The Croning («Инициация»), Occultation («Затемнение и другие рассказы») и The Beautiful Thing That Awaits Us All («Прекрасное, ожидающее всех нас»). Его произведения появлялись также во многих журналах и антологиях. Выходец с Аляски, Баррон в настоящее время живет на севере штата Нью-Йорк.

Где-то в Скалистых горах

Музыкальная шкатулка наигрывала бравурные нотки баллады об убийстве.

В местах далеко не гостеприимных компания расположилась лагерем, развели костер и, рассевшись вокруг, все смотрели, как горит он слабым пламенем. Молодая женщина в древних латах, два старика (один в одежде из разных кусков кож, другой в штанах и рубахе из оленьей кожи), седеющий пес и такой же седеющий конь. Животные были крупными, нескладными, и глаза обоих светились необычайной разумностью. Оба животных предпочли бы укрыться на какой-нибудь ферме. Девушка в древних латах на сей счет животных обманула: улестила сладкими речами и обращением к их воинственной природе.

Ночные птицы с криком летали по укутанной в туманы долине. В укромной гряде слаженно завывали волки. Строевой конь бил копытом безо всякой радости, потому как доносившийся вой не был волчьим воем, скорее, выли озверевшие люди в волчьих шкурах. Тени соснового леса крыли татуировками то валун тут, то полоску лесных цветов там. Пригоршни блещущих холодом звездочек повисли в нетленной темноте. Воздух слегка пах снегом и крепко зелеными иголками, землей и дымом костра.

– Луна дьявола повернула на День Тора. – Бродяга тронул струны гитары Страдивари, подыгрывая музыкальной шкатулке женщины. Гитара ему досталась от короля за оказанные услуги. Одеяло его было залатано эмблемами мира и символами анархии, за которые его утопили бы при правлении прежней монархии. – Для нее это первая ночь в столетии, когда она всходит на День Тора… Я проспал ее восхождение в незаконченном фундаменте какой-то мельницы. И все ж видел ее – во сне. Сияющая белая монета, заляпанная кровавым отпечатком пальца. Мы с вами тогда еще друг друга не знали.

Слева от бродяги долговязый мужчина в оленьей коже оттачивал томагавк. Он глянул туда, где убывающая Луна курилась за вершиной, называвшейся Старухиным Носом, где обитали давно исчезнувшие племена. Долговязый набычился.

Лохинвар закрыла музыкальную шкатулку, отключив кристаллического сорокопута[19], устроившегося на ветках кристаллического терновника. В День Тора девушка тоже скрывалась от окровавленной Луны, но все же видела ее. Она закрыла лицо обеими руками в боевых рукавицах, пока ветер стонал снаружи ее укрытия в основании мертвого дерева. На тройном лезвии ее клинка, «Нагоняя», играли отсветы адского огня. Меч поблескивал, словно срезанный бивень, лежа поперек ее скатанной постели, пока музыкальная шкатулка сама собой наигрывала жуткую заупокойную мессу.

Мантус, оберегая, обернулся вокруг нее всем своим пушистым телом. Флинт, войной закаленный жеребец, стоял себе безмятежно, глаза его скрывала сумка из мешковины. Летучие мыши проскальзывали по лыбящемуся черепу Луны. Флинт лишь хвостом помахивал, заслышав отдаленное воющее скри-и-и-и. Несколько ночей минуло, а красноватая Луна все еще горела устрашающе, как тупой зрак убойного пьяницы, но не было у нее уже силы полностью развращать умы людей и животных.