Книга Ночной хозяин - Данил Коган

Вауууммм.

Разнесся по обители зов церемониального золота.

И еще. Ууумммва.

Еще… било заставляло золоченую медь звенеть, звать, петь. Петь песню пробуждения.

Когда отголоски последнего, седьмого, удара накатили на серые стены монастыря и погасли, в алтарных нишах зашевелились тени. Тени, которые некому было отбрасывать. Призрачный, еще нечленораздельный, многоголосый шепот наползал со всех сторон, проникал прямо в разум, вкрадчиво просачивался под кости черепа, пробовал призрачными коготками душу.

— Ну что, — сквозь нарастающий отзвук стонов просьб и причитаний прорвался обыденный, кажущийся резким карканьем, голос «Вергилия». Монах вынул из поясного мешочка серебряную цепь-оберег с плоскими широкими звеньями, приладил на шею. — Начнем, с соизволения Владык. Сделаем круг по двору, потом спустимся вниз. Если сдюжите, — закончил он с некоторым сомнением в голосе.

«— Я часто повторяю вам, бестолочам, одно и то же слово. воля. воля, воля, воля, скоро у меня на языке от этого слова будет мозоль. Воля — вот что делает чародея чародеем. Не семейный дар. Не Наследие. Не потусторонняя чувствительность. Не амулеты и регалии. Не кровь! воля. Это тот инструмент, которым вы, жалкие нуллумы, должны постоянно закалять свой дар на наковальне души. Чародей, развивая дар, по сути овладевает не потусторонними силами, а самим собой. Большинство из вас не смогут подняться даже на первую ступень. Вас будет пугать холод или жар Той Стороны. Боль при инкантации будет казаться невыносимой! — магистр птичьим движением склоняет набок голову и ястребом смотрит на собравшихся. — И вы отступите. Сдадитесь. Большинство тут присутствующих бездарностей будут удовлетворены, выучив простейшие ритуалы и мелкие бытовые чары. Через два года в этой аудитории не наберется и десятка слушателей. Звание повелителя получат единицы. Некоторые погибнут, впустив холод Той Стороны в свою душу. Сдавшись. Я говорю вам: щит вашей воли всегда отделяет Ту Сторону от вашей души и тела. Только он. Пока вы не впустите холод, он вам не страшен. Пока вы не позволите, враждебный дух не овладеет вами. Когда захотите — боль отступит! Когда вы решите — реальность прогнется. Изменится под напором Воли. Ire potes (можете идти), — магистр Шелленберг, опираясь на трость, тяжело спускается с кафедры под оглушительное молчание аудитории.»

Actum:

Оттавио бредет, пошатываясь, держа в поле зрения спину своего проводника, озаренную неярким ореолом света, исходящего от масляного фонаря. Призрачные голоса оголодавших духов рвут сознание, обещают, соблазняют, грозят, требуют, рыдают и ярятся.

«— Впусти, впусти… холодно, дай согреться…. мне так давно не приносили жертв… смирись, жалкий смертный… возьми мою силу, возьми… сокровища земные будут… пусти… ты не справишься… возьми меня, меня… презренный червь, как ты посмел… кровь, я чую кровь…».

Как у него пошла юшка, он не заметил, просто в какой-то момент обнаружил, что рубашка на груди промокла от крови. Оттавио втягивает ноздрями порцию серого порошка, напрочь закупорив носоглотку. Дыша ртом, оставляя после себя оседающий на стенах древних катакомб серебристый туман, он идет сквозь холод, сквозь боль, сквозь непрерывный, накатывающий прибоем хор множества голосов. Тащится, из последних сил повторяя формулы ритуала выбора, по волосяному мосту между безумием и смертью. Здесь ему не могут помочь никакие заклятия, никакое могущество. Стоит отступить, сдаться, и сонм алчущих поклонения и жертв душ разорвет на части ветхое полотно его души.

Остается только идти.

Не отступать.

Проход впереди, кажется, постоянно меняет свою форму. Иногда Оттавио ощущает, что он падает в бездонную дыру, иногда — что он воспаряет вверх. Тьма, отброшенная к стенам при их приближении, кривляется, клубится на границе зрения, крадется следом. Ожидает.

Этот меч он замечает сразу. Тот как будто высвечивается для Оттавио в темноте подземелья, отбросив на смыкающиеся, искаженные стены блики света от фонаря Вергилия. Меч лежит в предназначенной для него нише и молчит. Однако меч вовсе не пустой атрибут. От него исходит ровное и непрерывное излучение потусторонней силы.

Оттавио резко останавливается. Смотрит на левую руку. Та вся в крови. Он кладет руку на клинок, усилием Воли отодвигает на задворки сознания все иные голоса.

Спрашивает.

И получает ответ.

Торопливо надев серебряный амулет, выданный ему заранее субприором, он хрипит:

— Я нашел. Можно подниматься.

Actum est.

Сидя возле камина в кабинете субприора, Оттавио отбирал у пламени, пляшущем в каменной пасти, его ярость и жар и потихоньку приходил в себя.

Павсаний записал в пергамент разрешения инвентарный номер выбранного ар Стрегоном симбионта, склонил голову на бок и своим пыльным голосом проскрипел:

— Оружие? Хороший выбор. Удивительно, как вы смогли его отыскать. Одухотворенные клинки перестали массово делать сотни лет назад. Слишком хлопотно. И не слишком эффективно.

Когда монах склонил голову к плечу, Оттавио наконец понял, на кого он похож.

— Вы же из Шелленбергов, так, ваше преподобие?

— Вы знали кого-то из моей бывшей семьи? — холодно прошелестел Павсаний.

— Имел честь быть одним из учеников магистра гер Шелленберга, в Вышеградском университете. Вы очень на него похожи, одни очертания лица.

— Аааа. Мой знаменитый старший брат, — в этой фразе, помимо привычного уже слуху шелеста бесстрастно переворачиваемых сухих страниц, внезапно промелькнуло некое подобие живого чувства. — Теперь у меня иные братья и иные обеты. Ну что ж, выбранного вами симбионта доставят в пантеон Эвинга в течение двух ближайших недель. Я, к сожалению, не могу вам поведать, как меч попал в обитель и какова его история. Записей о нем я пока не нашел. Вам пора уезжать. Пусть длань Владык укроет вас от невзгод, — прелат протянул Оттавио перстень для поцелуя, и тот склонился над сморщенной старческой рукой.

Все тот же блеск клинков1

Оттавио вернулся в город еще до сумерек.

Обратное путешествие сложилось на удивление удачно. Горячие прикосновения Владыки Гипериона высушили дорожную грязь. Паром через Марну обнаружился возле берега и отчалил сразу после того, как аудитор завел на него своего одра. Ландскнехты на воротах пропустили махнувшего пергаментами чиновника префектуры без лишних вопросов. Серый особняк на Альфонсштрассе гостеприимно принял в свое чрево блудного сына.

До заката еще оставалось время, и Оттавио, решив, что пора бы пополнить запас зелий, сменил дорожную одежду на городскую и отправился к своему алхимику. Он даже не заметил, как Лоренцо выскочил из особняка следом за ним и, выполняя данную ему позавчера инструкцию, последовал за монсеньором на некотором отдалении.

Так, следуя за невидимыми простым смертным предначертаниями судьбы, уже в накрывшей Эвинг ночным покрывалом темноте, Оттавио и угодил в засаду в безымянном переулке. Засада закончилась полной победой Оттавио и Лоренцо, и, вызвав наряд цеховой стражи, аудитор приказал им следовать на место нападения.