Книга Наполеон. Заговоры и покушения - Сергей Нечаев

Генерал Ляжоле:

— Мне никто никогда не сообщал никакого плана заговора, поэтому я не могу считать себя заговорщиком. Мне кажется, что мои рассуждения логичны.

Пьер Кадудаль:

— Во время моего ареста жандарм стоял в пяти-шести шагах передо мной. Мои пистолеты были заряжены, они торчали за поясом, как это принято у нас дома. В кармане у меня был кинжал. Если бы я хотел убить этого жандарма, я легко мог бы это сделать, я знаю, как всем этим пользоваться. Вместо этого я позволил себя арестовать и даже предложил ему стакан вина. Почему я это сделал? Потому что я невиновен.

Шарль д'Озье:

— Все мое преступление, если это можно назвать преступлением, состоит в том, что я предоставил ночлег моим сообвиняемым. Я говорил это с самого своего ареста. Мне грозят смертной казнью, но за что? За мои политические убеждения? Но знаете, господа, они мне никогда не мешали подчиняться законам той страны, где я живу. Я с надеждой жду вашего решения.

Луи Пико:

— Делайте со мной что хотите, и не будем больше об этом.

Жюль де Полиньяк:

— Так как я был очень взволнован после выступления моего брата, я не смог сказать ничего путного. Теперь я более спокоен и заявляю, господа, если нужно, чтобы кто-то из нас погиб, это должен быть я. Я еще слишком молод, чтобы почувствовать настоящий вкус к жизни, так что же о ней сожалеть?

— Нет! — закричал его старший брат Арман. — Ты не умрешь! Пусть это буду я… Умоляю, мой дорогой Жюль…

При этих словах председатель суда Эмар поспешил закрыть заседание. Суровым голосом он сказал:

— Слушания закончены. Суд удаляется на совещание для вынесения приговора.

* * *

Всех, прежде всего, интересовало, каков будет приговор суда в отношении генерала Моро. Двенадцать судей долго совещались, и семью голосами против пяти Моро был оправдан. При этом судья Лекурб заявил, что вообще не увидел на процессе и тени заговора.

Эмар, Гранже и Тюрьо, всем обязанные Наполеону, собрались на закрытое совещание.

— Оправдание Моро, — заявил Эмар, — означает для всех нас и для всей Франции начало новой гражданской войны.

Тюрьо поддержал своего коллегу:

— Моро необходимо казнить. Мы же прекрасно понимаем, что процесс этот не юридический, это дело огромного политического значения.

— Смерть Моро, — подхватил Эмар, — необходима для сохранения той формы правления, которая уже сложилась, и нет смысла ее менять ради сохранения жизни одного человека.

— Согласен, — сказал Гранже. — Какое значение сейчас имеет степень виновности Моро? Нам важно преподать урок страха французам, чтобы сохранить безопасность государства. Это важнее всего. Вспомним слова Робеспьера: «Всякий благоразумный человек должен признать, что страх — единственное основание его поведения».

Вернувшись к другим судьям, Эмар сказал:

— Вы хотите выпустить Моро на свободу. Хорошо. Но этим вы толкаете страну к государственному перевороту. Иностранные государства ждут завершения процесса, чтобы окончательно признать Наполеона в качестве императора. Безопасность государства зависит сейчас от нас.

После этого слово взял решительно настроенный Лекурб:

— Председатель суда открыто попирает принцип юриспруденции, который гласит, что обвиняемый невиновен, если большинство высказалось за него. Поступать так — это преступление.

— Господа, — возразил ему Эмар, — но наше решение еще не оглашено, и мы имеем полное право немного изменить его, я бы сказал, подкорректировать.

Новое обсуждение длилось еще 24 часа. В результате повторным голосованием Моро был осужден на два года тюрьмы.

Остальные обвиняемые были поделены на несколько категорий: Жорж Кадудаль, Буве де Лозье, Рюзийон, Рошелль де Бреси, Арман де Полиньяк, д'Озье, де Ривьер, Луи Дюкор, Пико, Ляжоле, Роже, Костер де Сен-Виктор, Девилль, Гайяр, Лемерсье, Пьер Кадудаль, Лелан и Мерий были приговорены к высшей мере наказания; к двум годам тюремного заключения, помимо Моро, были приговорены Жюль де Полиньяк, Леридан и Роллан; остальные были оправданы.

После оглашения приговора Жорж Кадудаль печально пошутил:

— Теперь, когда мы закончили с королями земными, надо переключиться на короля небесного.

* * *

Утром следующего дня государственный советник Реаль имел беседу с маркизом де Ривьером.

— Император, — сказал он, — оценил вашу храбрость и готов подарить вам жизнь. Более того, он готов пойти еще дальше и предложить вам военную службу. Хотите командовать полком?

— Я был бы счастлив командовать французскими солдатами, но не могу, — ответил маркиз. — Я уже присягнул другому знамени.

— Может быть, вас больше прельстит дипломатическая карьера? Хотите стать нашим послом, например, в Германии?

— Я много времени провел за границей. Я был вашим врагом, что подумают обо мне в иностранных дворах, если увидят, что теперь я служу другим интересам? Никто не станет меня уважать, да я и сам перестану себя уважать.

— Хорошо, займитесь управлением. Хотите возглавить префектуру?

— Я всего лишь солдат. Управление — это не мое дело. Я буду очень плохим префектом.

— Но что же вы хотите?

— Понести наказание!

Реаль был поражен откровенностью де Ривьера. Прощаясь с ним, он сказал:

— Вы — честный человек! Если я могу быть вам полезен, рассчитывайте на меня. У меня был приказ доставить вас в Фонтенбло, если вы согласитесь с предложением императора, но раз вы, к моему огромному сожалению, хотите испытать свою судьбу — оставайтесь здесь.

С аналогичным предложением Реаль обращался и к Жоржу Кадудалю, пообещав ему от имени Наполеона помилование в обмен на обещание не участвовать в заговорах против него и согласие служить в его армии. Все было бесполезно. Кадудаль ответил ему лишь одной короткой фразой:

— Мои друзья последовали за мной во Францию, теперь я последую за ними на эшафот.

* * *

Наполеон работал в своем кабинете в Тюильри, когда к нему вошла заплаканная Жозефина и рассказала, что к ней приходила герцогиня де Полиньяк, жена осужденного Армана де Полиньяка, а также ее тетка, мадам д'Андло, дочь знаменитого французского философа Гельвеция. Они умоляли ее вступиться за их родственника. Наполеон взорвался:

— Для чего вы, мадам, суете свой нос не в свои дела? Я не стану встречаться с ними!

— Но я хочу, — взмолилась Жозефина, — лишь помочь несчастным женщинам. Они в отчаянии. Не пора ли тебе, Бонапарт, начать проявлять великодушие? Ведь одного твоего слова достаточно, чтобы спасти жизнь человека, столь им дорогого. Воспользуйся же своим правом на помилование, чтобы увековечить свою императорскую славу.