Книга Нет ничего сильнее любви - Таня Винк

…Во всей этой женщине, в ее фигуре, в манерах, голосе было что-то необъяснимо родное и дорогое сердцу Инны. И не удивительно, что они родились в один день… И еще очень похожа на Галю. Соседки восклицали: мол, прямо родные сестры! Ну не прямо – в лице Кати не было черт Сергея, будь он неладен, идиот! А в остальном… Да, обе худенькие, стройные, большие синие глаза, маленькие носы, рты маленькие, щеки впалые. Волосы цвета спелой пшеницы, одной длины, чуть ниже плеч. Закалывают их на один манер, крабиком высоко на затылке, оставляя торчащий венчиком пучок волос. Правда, руки и шея у Галки не покрыты пятнами псориаза, и еще у Галки взгляд другой, лишенный печали и безысходности. И от этой печали, таящейся в Катиных глазах, сердце Инны сжималось, и ей во что бы то ни стало хотелось прогнать эту печаль.

Принимая Катю и ее детишек как родных, она не старалась. Просто иначе и быть не могло – ее сын любил Катю, и она полюбила. Для нее это было также естественно, как дышать. Любовь… Чувство удивительное, возникающее, кажется, ниоткуда, но если прислушаться к себе, то ее можно увидеть и услышать. Да-да! Увидеть и услышать в биении сердца. Она таится в сердце и ждет взгляда, слова, улыбки или едва заметного касания, чтобы проснуться и заявить о себе неповторимой музыкой. Инна слышала эту музыку и чувствовала невидимые нити любви, протянутые от нее к сыну, к Кате, к детишкам. Она хотела счастья сыну. И еще хотела загладить свою вину, необъяснимым образом все еще живущую в ней. А также она чувствовала – ох, это было больно, сама ведь была в такой ситуации, – что Катя опасается причинить Андрею неудобство своими детьми, а он не сильно-то к ним и тянулся. Но Инна чувствовала материнским сердцем – он любит их, но любовь не проявляет…

– Он много работает, устает, ему покой нужен, – оправдывала Катя Андрея.

Что ж, наверное, всему свое время, а пока Инна надеется, что придет время, и сын станет собой, тем самым. Сейчас же он не пытается что-либо предпринимать для того, чтобы жили все вместе, семьей, ну, в том смысле, что можно было купить двухъярусную кровать, например, а то дети, придя к ним в выходные дни, спят на диване и раскладушке – это нехорошо, они не чувствуют себя дома. И такое положение дел его устраивало. Почему бы и нет? Катя одевает, обувает, содержит малышей на свои деньги, да еще ничего не просит. Ни-че-го. Любит его всей душой, заботливая, добрая, молчаливая, терпеливая… Да, она терпеливая, потому что иногда Андрей нехорошо, не по-доброму шутит над ней, и все в одном ключе: чтоб она на него не сильно рассчитывала. А сам любит. Очень любит. И этого не скрыть. Особенно от матери.

Поразмыслив, посоветовавшись с сестрой, Инна решила всерьез заняться детьми, как когда-то ее детьми занималась мама Вадика, и в конце августа объявила, что возвращается в город. И если Катя с Андреем не против, она будет всецело заниматься детьми. Возьмет к себе. Место для них найдется, с садиком и школой она договорится. Несколько мгновений Катя слова не могла вымолвить, а потом они с Инной обнялись. Ни до этого, ни после в объятиях Инны не трепетало столь нежное существо. Существо, излучающее солнечный свет и… необъяснимый страх.

Детям об этом сказали утром – усадили рядышком на диване, сами напротив расположились. Тимоша глаза распахнул, на лице тревога.

– Мы должны уехать, да? – тихонько спрашивает он у мамы, и сердце Инны обрывается – она еще не слышала столько недетского отчаяния в голосе ребенка.

– Мы уедем все вместе, – отвечает Катя и с улыбкой смотрит на Инну.

– Я вернусь в интернат? – голос Тимоши дрожит, вот-вот сорвется.

Настя всхлипывает, трет глаза, еще немного – и она расплачется.

– Нет, в интернат ты не поедешь, – отвечает Инна.

– Я здесь останусь? – Тимоша распахивает глаза.

– Нет, мы все вместе поедем в город и если вы с Настей согласны, то жить будете у меня и Гали, – от волнения Инна не может сдержать слезы.

– Настя! – мальчик поворачивается к сестре. – Мы будем вместе! Все время! – и он сгребает еще ничего не понимающую сестренку в охапку.

В комнате воцаряется тишина. В этой тишине можно расслышать, как сердца женщин и детей негромко разговаривают на одном языке, языке доброты, любви и надежды. И только одно сердце, мужское, бьется совсем в другом ритме. Сердце, не знающее, чего хочет. Сердце, мятущееся из одной крайности в другую. Сердце, израненное ревностью. Андрей все никак не может примириться с тем, что Катя общается с отцом Тимоши. Пусть по телефону – но общается!

Инна тут же села и написала Вадиму длинное письмо, изложив в подробностях свои планы относительно детей, и через две недели получила ответ: «…Главное, чтобы ты была счастлива. Обними их от меня и расскажи, что у них есть дедушка Вадим и что он скоро приедет из долгой командировки. Пришли мне ваши фотографии. Люблю тебя. Навеки твой Я».

Да, Инна была счастлива – у нее было такое чувство, что она отдает долги за свое счастье. Кому? Неважно. Вселенной, Богу – назовите как угодно, но у нее была потребность это делать. Первое, чем она занялась – перевела детей в ближайшие сад и школу, и помогла в этом директор вечерней школы – связи Вадима оказались прочными. В квартире сделали кардинальные перестановки – Инна с Настей заняли гостиную, Галя перебралась в комнату Инны, а Тимоше отдали Галкину. Из мебели приобрели два письменных стола, две настольные лампы и детские кресла, остального было достаточно. Первого сентября всей семьей провожали Тимошу в школу. Провожали радостно, Зинуля приехала, Катя с Андрюшей накануне у них заночевали. В общем, все, как должно быть в семье…Начало девятого, уже в целлофан завернут купленный накануне букет, уже Тимоша новенький рюкзак нацепил, уже Настя смотрит на него с нескрываемой завистью – она тоже хочет в школу, а тут звонок в дверь. Оля приехала.

Она любила вот так, без звонка, без договоренности. Будто хотела застать врасплох. Будто хотела прочесть на лицах, рады ей или нет. Первые минуты Инна была действительно рада приезду будущей сватьи, но радость растаяла, как снег на жарком солнце, и не только растаяла, а испарилась, оставив неприятный осадок. Горько и досадно стало за Катю, за деток.

Оля лезла внукам в глаза, а они жались к «новым» бабушкам. Тимошу проводили и домой пошли, там обед ждал. По пути Ольга Ивановна делилась впечатлениями о школе: мол, совсем не такая, как у них на Баварии, слишком модные все и слишком гордые. Катя шла позади, с Андреем под руку. Зинка и Инна рядом идут, переглядываются. Пока стол сервировали, устали от Ольги – она рот не закрывала и мастерски, последовательно ткала на Катю новые «одежды», совсем не те, в которых все привыкли видеть эту славную девочку. Да, сейчас она была маленькой испуганной девочкой, и в ее хрупкой фигурке угадывалось желание убежать, исчезнуть, раствориться в воздухе. Галка, огорошенная, едва не подавившаяся вином, положила руку поверх Катиной, выдержала паузу, попросила Андрея налить еще вина, и ее понесло…

– Я хочу выпить за замечательную женщину, за ее солнечную душу, чуткое сердечко и за ее деток!

Выпили, рассмеялись – фух! Ольга молчит. Но недолго. Просит налить вина. Берет бокал…