Книга Герцог из ее грез - Софи Барнс

– Куда ты опять? – встревожилась вдовствующая герцогиня, чего и следовало ожидать, поскольку ее сын не имел привычки отлучаться из дому в столь поздний час.

– Не знаю. Но этот дом слишком тесен, здесь я не смогу выплеснуть свой гнев. Немного свежего воздуха мне не повредит.

Сменив красивую одежду, которую он носил бóльшую часть дня, на простые коричневые брюки и такой же сюртук, Томас приказал подать экипаж и отправился в Севен-Дайлс. Остаток пути до таверны «Черный лебедь» он проделал пешком.

Эту таверну невозможно было не заметить из-за гвалта, который там стоял. Герцог вошел, протиснувшись сквозь толпу у дверей. Играли скрипки, слышалось топанье танцующих ног – все это создавало атмосферу неистовства, которая была ему по душе. Чувствовалась в этом какая-то безудержность – никаких ограничений, регламентирующих каждый твой шаг, за исключением правил приличия; впрочем, Томас знал многих клиентов, которые не соблюдали даже их.

И тем не менее он почувствовал, как груз ответственности начинает сваливаться с его плеч, когда прошел в противоположный конец помещения, к двери, ведущей во двор. Когда Томас вышел на улицу, кровь в его жилах снова забурлила – это была реакция на происходящий там бой. Здесь перед ним предстала мужская сила во всем великолепии – только мышцы и мощь одного боксера против мышц и мощи другого. Томас подошел к толпе зевак и посмотрел на дерущихся: на их распухшие, одутловатые лица и мокрые от дождя тела.

– Вы только гляньте… кого я вижу…

Томас тут же повернулся, услышав за спиной этот низкий голос, и оказался лицом к лицу с улыбающимся Карлтоном Гутри.

– Вот уж не ждал, не гадал повстречать вас здесь, ваша свет…

– Хитмор – этого будет достаточно, – оборвал его Томас, называя свою фамилию, чтобы этот человек не обнародовал его титул. – Вам бы уже следовало это знать.

– Ах да! – Гутри огляделся. – А Мэтью не с вами?

– Нет. Он сейчас за границей. – Решив, что Хантли будет не в восторге, если он разболтает подробности его личной жизни человеку, которого тот недолюбливал, Томас воздержался от дальнейших комментариев. – Поэтому на сей раз я в одиночестве.

– Кулаки чешутся? – Губы Гутри растянулись в улыбке, обнажив на удивление идеальные зубы.

Откровенно говоря, если бы не усики, щетина на подбородке и взъерошенные волосы, его можно было бы назвать довольно привлекательным. К тому же он выглядел намного моложе своих лет.

– У меня была чертовски трудная неделя, – признался Томас. – Думаю, мне нужно размять кулаки.

Гутри кивнул и протянул ему руку:

– Тогда три фунта за участие.

– Когда я был здесь в последний раз, все было бесплатно, – пробормотал Томас – не потому, что не мог себе позволить заплатить эту сумму. Просто он не мог допустить, чтобы его обвели вокруг пальца.

– Сперва мне нужно было вас завлечь. – Улыбка Гутри стала шире, глаза заблестели дьявольским огнем. – А теперь, когда вы на крючке, это стоит три фунта.

– А они как же? – поинтересовался Томас, кивая в сторону тех двоих, что продолжали наносить друг другу удары. – Они сколько заплатили?

– Это мои бойцы, Хитмор. Я их тренирую, готовлю к следующему поединку, поэтому это я им плачý, а не наоборот.

– Ясно. – Томас достал из кармана монеты, пересчитал их и протянул Гутри.

– Премного благодарен, добрый господин. Если пожелаете, можете кинуть сюда свой сюртук. – Гутри указал на ящики под навесом. – Эти двое скоро закончат, поэтому вам лучше приготовиться, ведь я намерен выставить против вас Смита.

Только несколько минут спустя, выйдя на середину двора, Томас понял, что имел в виду Гутри, когда советовал ему приготовиться. У бойца, с которым герцогу предстояло встретиться лицом к лицу, щеки были испещрены крестообразными шрамами. Казалось, он явился сюда из Средневековья и готов растерзать любого, кто встретится ему на пути.

Разминая пальцы, Томас вглядывался в противника сквозь пелену дождя. Его волосы уже прилипли ко лбу. Стиснув кулаки, он принял стойку, как учил его Хантли. Часы тренировок с приятелем преобразили его тело. Исчез дряблый живот, как у большинства мужчин, ведущих праздный образ жизни, – вместо него появились упругие мышцы. Плечи стали шире, а мышцы на предплечьях рельефнее. Теперь это сослужит ему хорошую службу, понял Томас, когда Смит нанес удар, которого герцог искусно избежал, вовремя уклонившись.

Томас повернулся, поднялся на цыпочки, пытаясь увернуться от атаки противника, а потом отвел руку и нанес удар прямо в лицо Смита. Хрусть! Голова соперника дернулась назад. Из носа хлынула кровь, и алые брызги смешались с каплями дождя.

Боже, как хорошо!

Так же хорошо Томас ощутил ответный удар, который Смит нанес ему прямо в грудь. Он послужил для герцога катализатором, заставившим его нанести новый удар. Наклонив голову, Томас бил противника, забыв о проблемах, которые не давали ему покоя: о безвременной кончине сестры, о сомнительном будущем Джереми, о нежелании лорда Ливерпуля ему помочь и о соблазнительном образе леди Амелии.

Томас думал именно о ней, когда нанес очередной удар в лицо Смита, а потом еще один. Ярость обжигала глаза, но герцогу было плевать на это. Он должен был выплеснуть свои низменные инстинкты – непозволительное желание, которое он испытывал: прильнуть к устам леди Амелии, заключить ее в объятия, сорвать с нее платье… Ковентри получил удар в плечо и сразу же отступил назад, но ненадолго. Если бы только он мог перестать рисовать ее в своем воображении обнаженной… Быть может, тогда он смог бы продолжать размеренную жизнь. Томас на мгновение пошатнулся, но тут же вновь обрел равновесие. И как раз вовремя, чтобы избежать очередного удара в лицо.

Уклонившись в сторону, герцог взглянул на Смита. Они оба тяжело дышали от напряжения, и, в очередной раз подняв кулаки, Томас заметил, что костяшки на них содраны и кровоточат. Однако он не обращал внимания на боль. Наоборот, был даже рад ей, как бы странно это ни звучало, надеясь, что боль принесет ему удовлетворение – благодаря ей уйдут разочарование и досада, а их место займут простые физические страдания.

Но физические страдания не принесли герцогу душевного облегчения. Он осознал это позже, когда возвращался домой. Его тело продолжало откликаться на любое воспоминание о леди Амелии. А вспоминал он о ней часто. Именно она царила в его эротических фантазиях. Даже сейчас, когда Томас получил хорошую взбучку, его пронзила дрожь при одной мысли о том, чтобы увидеть ее снова. При одной мысли о том, как растянутся ее губы в довольной улыбке, когда он сделает ей комплимент. Как засверкают ее глаза от ярости, если он вызовет у нее недовольство. И то и другое трогало Ковентри в одинаковой мере. И больше не имело значения, в каком именно настроении пребывала Амелия, рада она его видеть или нет. Все просто и ясно: он хотел ее. И не знал, что, черт побери, ему с этим делать.

На самом деле было кое-что еще, способное охладить его пыл, хоть Томас и не знал об этом, пока не вернулся домой и не обнаружил записку, которая ждала его на серебряном подносе в прихожей. Герцог развернул лист бумаги, прочел несколько строк и почувствовал, как сжалось его сердце.