Книга 120 дней Содома - Маркиз Де Сад

«Только одно слово, Дюкло, – сказал Герцог. – Ябуду говорить в завуалированной форме: таким образом, твои ответы нисколько ненарушат наших законов. Хобот у монаха был большим, и Евгения в первый раз…?»

– «Да, сударь, это было в первый раз, и у монаха он былбольшой, как у вас». – «Ах, черт подери! – сказал Дюрсе. – Какаяпрекрасная сцена и как бы мне хотелось увидеть это».

«Возможно, вы проявите такое же любопытство, – сказалаДюкло, продолжая свой рассказ, – к тому человеку, который несколькимиднями позже прошел через мои руки. Он пришел с горшком в руках, содержавшимвосемь-десять кучек дерьма, взятых со всех сторон, «авторы» которых его меньшевсего интересовали; я своими руками натерла его всего зловонной мазью. Он нещадил ничего, даже лица; а когда я дошла до члена, который одновременно емутрясла, этот мерзкий боров с наслаждением разглядывал себя в таком виде взеркале и оставил в моей руке доказательства своей жалкой мужественности.

Вот мы и пришли, господа: наконец, мы воздадим почестиподлинному храму. Меня предупредили быть наготове и я сдерживалась два дня. Этобыл мальтийский командор, который для подобных действий встречался каждый раз сновой девицей; именно с ним произошла эта сцена. «Какие прекрасные ягодицы! –сказал он мне, целуя зад. – Но, дитя мое, – прибавил он, –недостаточно иметь красивую попку, надо, чтобы эта красивая попка еще и какала.Вы хотите сделать это?» – «До смерти, сударь», – ответила я ему. –«Ах, черт подери, как это прекрасно, – сказал командор, – именно этои называется – как нельзя лучше служить своему миру; не угодно ли будет вам,моя крошка, покакать в тот горшок, который вам сейчас поднесу?» «Честное слово,сударь», – ответила я ему, – я готова какать куда угодно, так сильномое желание, даже вам в рот…» – «Ах! Прямо мне в рот! Как она мила! Ну что ж,именно это и есть единственный горшок, который я могу вам предложить». –«Ну что ж! Дайте же его, сударь, дайте мне его поскорее, – ответилая, – поскольку я больше не могу терпеть». Он устраивается, я на корточкахвзбираюсь на него; делая свое дело, я трясу ему член; он поддерживает меняруками за бедра, возвращая кусок за куском все, что я выкладываю ему в пасть.Тем временем ом впадает в экстаз; моей ладони едва хватает, чтобы заставить выплеснутьсяпотоки семени, которые он проливает; я трясу его член, заканчиваю какать, нашгерой на вершине блаженства; я ухожу от него; он доволен мной так, что любезнопросил передать это госпоже Фурнье, прося ее прислать ему другую девицу наследующий день.

Тот, кто появился за ним, к тем же самым эпизодам прибавиллишь то, что подольше задерживал куски у себя во рту. Он добирался, чтобы онистали жидкими, подолгу полоскал ими рот и возвращал их уже в виде воды.

У пятого было еще более странное пристрастие. Он хотел найтиу горшке со стулом четыре кучи дерьма без единой капли мочи. Его закрывалиодного в комнате, где находилось сокровище; он никогда не брал с собой девиц;надо было тщательно следить за тем, чтобы все было хорошо закрыто и за ним немогли подглядывать ни с какой стороны. Тогда он действовал; но как, этого я немогу вам сказать: никто и никогда его за работой не видел. Известно лишь, что,когда кто-нибудь входил в ту комнату после него, горшок был совершенно пуст иочень чист: что он делал с этими четырьмя кучками, вам, судя по всему, и самдьявол едва ли мог бы сказать. Он мог с легкостью выбросить их куда-нибудь, но,возможно, он делал с ними кое-что другое. Заботу о подготовке четырех кучек онвсецело возлагал на госпожу Фурнье, никогда не интересуясь, от кого они были, иникогда не давая никаких рекомендаций по этому поводу. Однажды, чтобыпосмотреть, взволнует ли его то, что мы скажем, поскольку эта тревога могла бынемного прояснить нам участь кучек дерьма, – мы сказали ему, что то, чтодавал ему в тот день, были нездоровы и поражены сифилисом. Он посмеялся надэтим вместе с нами, нисколько не рассердившись; так что, кажетсяправдоподобным, что он, употребив кучки для другого дела, выбрасывал их. Когдамы несколько раз пытались подробнее расспросить его, он заставлял насзамолчать, и мы так и не смогли ничего добиться.

Вот и все, что я собиралась рассказать вам сегоднявечером, – сказал Дюкло. – А завтра я начну говорить о другом порядкевещей, по крайней мере, относящихся к моей жизни; поскольку это касаетсяпрелестного вкуса, который вы обожествляете, мне остается, господа, еще поменьшей мере два-три дня иметь честь рассказывать вам об этом.»

Мнения о судьбе кучек дерьма, о которых только что былорассказано, разделились; каждый приводил свои доводы; было приказано проверитьнекоторые из них; Герцог, который хотел, чтобы все видели пристрастие, котороеон питал к госпоже Дюкло, показал всем собравшимся распутный способ, которым онзабавлялся с ней, и удовольствие, ловкость, быстроту, сопровождаемые самымипрекрасными предложениями, которые она умела удовлетворять с удивительныммастерством. Ужин и оргии были достаточно спокойными, и, поскольку затем непроизошло никакого заметною события вплоть до следующего вечера, то мы начнемисторию двенадцатого дня с тех рассказов, коими оживила его Дюкло.

Двенадцатый день.

«Новое состояние, в котором я собираюсь пребывать, –сказала госпожа Дюкло, – заставляет меня, господа, ненадолго привлечь вашевнимание к одной подробности моей личности. Лучше всего представить себеописываемые наслаждения, когда известен объект, доставляющий их. Мне только чтоминул двадцать первый год. Я была брюнеткой, но кожа моя, несмотря на это,отличалась, очень приятной белизной. Копна волос, покрывающая мою голову,естественными волнами кудрей спадала до самого низа ляжек. Глаза у меня былитакие, как вы видите; все находили их прекрасными. Я была немного полновата,хотя и высокого роста, гибкая и тонкая в талии. Что касается моего зада, этойчасти, так интересующей нынешних распутников, то он был, по общему мнению,лучшим из всего, что можно было видеть подобного рола; мало у кого из женщин вПариже он был такой приятной формы: полный, круглый, очень мясистый, свыпуклыми ягодицами; излишняя полнота нисколько не уменьшала его изящества;самое легкое движение тотчас же открывало маленькую розочку, которую вы такнежно любите, господа, и которая, я совершенно согласна в этом с вами, являетсясамой притягательной в женщине. Хотя я довольно долго вела развратную жизнь,невозможно бы сохраниться более свежей; и из-за неуемного темперамента данногомне природой, и из-за моего крайнего благоразумия в отношении наслаждений,которые могли бы нарушить спою свежесть ими повредить темпераменту. Я оченьмало любила мужчин; в жизни моей была одна-единственная привязанность. Во мнене было ничего, кроме распутной головы, но она была чрезвычайно распутна, ипосле того, как я вам подробно описала свои привлекательные черты, будетсправедливо, если я вам расскажу немного о своих пороках. Мне нравилисьженщины, господа, и я этого совсем и о скрываю. Конечно, не до такой степени,как моей дорогой приятельнице мадам Шамвиль, которая несомненно признается вам.что она разорилась из-за них; в своих наслаждениях я всегда прел почиталаженщин мужчинам, и удовольствия наслаждения, которые они доставляли мне, имелинад моими чувствами гораздо более могущественную власть, чем мужские страсти.Кроме того, у меня было прочное пристрастие к воровству: я до неслыханнойстепени развила в себе эту манию. Совершенно убежденная в том, что всебогатства должны быть распределены поровну на земле и что лишь сила ижестокость противостоят этому равенству, первому закону природы, я попыталасьисправить такое положение вещей и установить равновесие самым наилучшим образом,как только могла. Не будь у меня проклятой мании, я, возможно, была бы еще стем простым смертным благодетелем, о котором сейчас вам расскажу».