Книга Тайна старого фонтана - Виктория Фокс

Адалина считает, что я уехала на целый день. Поместье достаточно велико, чтобы я могла оставаться незамеченной. Невидимость дает мне силы. Бушующий дома шторм далек от этих пурпурных небес. Лондонские дома и офисы, гудящие предположениями и гипотезами, — пустяк. Воображение рисует журналистов в отделах новостей, жаждущих подробностей: Кто она? Где она? Что писать? Охота началась. Но пение птиц в итальянском небе и далекий звон колокола за холмами делает все это таким не важным. Джеймс кажется не таким важным. Еще недавно все это было бы для меня просто поводом поговорить с ним. А сейчас я даже не уверена, что хочу этого. Что он мне скажет? Я могла с точностью до последнего слова представить этот разговор.

Я: Привет, давно не слышала тебя.

Он: Тебе не стоило звонить.

Я: Нам нужно поговорить.

Он: О чем?

Я: Не будь таким.

Он: Все кончено, Люси. Я уже сказал.

Больше ничего. Да и осталось ли что-то еще?

Были времена, когда я представляла себе наше воссоединение. Джеймс признался бы, что любит, несмотря на невзгоды, что скучает и хочет снова быть вместе, и я поверила бы каждому слову. Я бы поверила в то, что, кроме нашей любви, ничто не имеет значения. Что бы ни произошло дальше, наша любовь исцелит и защитит нас. А сейчас словно пелена спала. Этого никогда не произойдет. Столько людей скорбит, их раны никогда не заживут, их воспоминания никогда не сотрутся, его детям понадобится целая жизнь, чтобы пережить эту трагедию. Это реальная жизнь. А идеальная картинка, которую я отказывалась забыть, даже когда Билл размахивала газетой перед самым моим носом, — просто фарс. В эгоистичных фантазиях в главных ролях были мы с Джеймсом, но на самом деле история никогда не была о нас. Она была о матери и ее детях. И о том, как мы их уничтожили.

Он никогда тебе не достанется. Он всегда будет моим.

Поэтому мне было так нужно поговорить с Вивьен.

Она как будто была в моей шкуре тридцать лет назад — другое время, другая женщина, другое сердце разбито. Но кажется, что ту записку написала Грейс Кэллоуэй. Для меня. Что мне было предназначено ее прочесть.

* * *

Ночью отключается электричество. В Барбароссе это не редкость, по всей видимости, и у Адалины есть запас свечей в шкафу. Она зажигает одну из них и относит в комнату Вивьен. Я зажигаю свечи, пока света не становится достаточно. Некоторые из них кажутся совсем древними, они оплыли и потеряли форму — наверное, с их помощью освещали замок десятки лет тому назад.

Здание выглядит совсем другим в мягком колеблющемся свете. Слышно каждый шум, видно каждую трещину. Ветви деревьев бьются в окна, как пальцы путника, который просит о ночлеге. Я представляю себе, как холодно и темно сейчас на чердаке, и вздрагиваю. Поднимаясь по лестнице, я вижу его.

— Я видел тебя в комнате Вивьен.

От звука этого голоса перехватывает дыхание. Сальваторе стоит за моей спиной на ступеньках, лицо подсвечено оранжевым, а его выражение не рассмотреть в неверном свете. Со стен на нас взирают портреты. Покрытые тканью, они так же реальны, как и мы, в этом пространстве между светом и тьмой, где все границы стираются. Лицо Сальваторе выражает интерес, а не желание обвинить.

— Меня послали туда, — вру я, — чтобы отнести кое-что.

— Она не та, кем ты ее считаешь. Не одна из них.

— О чем ты говоришь?

— Отправляйся домой. Иди домой. Уходи отсюда. Пока не поздно.

— Объясни, о чем ты.

— Слышишь? — его голос переходит в шепот. — Я могу, если прислушаюсь. Тсс — слушай. Вот же. Вот оно. Слышишь?

Мне кажется, что слышу. Едва слышный звук, такой слабый, что его можно принять за вой ветра… но он есть.

— Слышишь?

Он сошел с ума. Даже Макс так считает. Не слушай его. Но я слышу его снова, на этот раз четче.

— Это ребенок. Ребенок всегда был здесь, — говорит Сальваторе, и я вздрагиваю. — Она заставила меня остаться, боялась, что я заговорю. Что я расскажу всем, что случилось. Но они бы мне и не поверили. Сальве сошел с ума, — вот что они говорили. Ты бы тоже сошла, если бы увидела то, что видел я.

Он подвигается ко мне. Я разворачиваюсь, чтобы убежать, а дальше все как в тумане. Свеча выпадает из руки, я хочу затушить ее, но пламя уже охватывает ткань, и черное вмиг краснеет от его прикосновения. Пламя поднимается. Ткань, покрывающая портрет, меняет цвета: красный, желтый, синий, все цвета ярости. Я вижу контуры лица и слышу приближающиеся шаги Адалины.

Глава двадцать четвертая

Вивьен, Италия, 1984 год

Время шло, и у Вивьен не оставалось выбора, кроме как признаться Джио, что она пыталась забеременеть. Нельзя было допустить, чтобы об этом он узнал от Изабеллы, чтобы он тоже получил ядовитую записку с сообщением, что Вивьен пытается сделать это обманным путем. Если Джио узнает, что что-то происходит за его спиной, его гнев не будет знать пределов. Вивьен рыдала. Попытки зачать длились больше двух лет, хотя он и не знал о них.

— Причина во мне? — был его первый вопрос.

— Я не знаю, возможно, что и во мне.

Вивьен сидела на кровати, которая была свидетелем их неудачи. Когда-то на этих простынях в порыве страсти сплетались их тела.

— Мы можем обратиться к кому-то? — беспомощно спросила она.

— К доктору? — нахмурился Джио.

— Возможно. Я имею в виду, что хочу этого… — это было сильное преуменьшение.

Вивьен не могла думать ни о чем другом. Каждый новый цикл приносил новую надежду, подогреваемую выдуманными приметами, случайной болью в животе, головокружением, истовыми молитвами. И каждый раз она понимала, что мечты разрушены.

— Ты тоже этого хочешь, правда? — Она подняла на него глаза.

— Конечно, — сказал Джио. — Но лучше нам держать это в секрете. Городок небольшой, и я не хотел бы, чтобы люди совали нос в наши дела.

— Я не знаю, сколько еще разочарований смогу вынести!

Вивьен подошла к окну, сложив руки на груди. Она смотрела на фонтан и не видела его сквозь пелену слез, и рыба, изрыгающая брызги воды, казалась каким-то странным символом плодородия, как будто специально установленным здесь, чтобы унизить ее. Ей удавалось взять контроль над столькими вещами в жизни, но это было не под силу. Это была лотерея, в которой люди типа ее родителей могли иметь детей и измываться над ними так, что те сбегали из дома, а таким, как они с Джио, живущим в достатке и любящим друг друга, все это не с кем было разделить. Вивьен отчетливо представляла себе малыша у себя на руках. Она уже любила его так сильно, что это доставляло боль.

— Не возжелай, — проповедовал Гилберт со своей кафедры.