Книга Слоны и пешки. Страницы борьбы германских и советских спецслужб - Ф. Саусверд

— Да, — протянула Антония, — я и не собиралась уезжать, кому я оставлю дом, хозяйство? Да и кому я там нужна?

Помолчали.

— Ну а как там наши, ты встречал кого?

— Вижусь кое с кем, ты понимаешь, что только первые месяцы прошли, все растерялись, да и… — опасливо посмотрев на Ольгу, он замолчал. Уловив его взгляд и паузу, Ольга поднялась, чтобы выйти, но Антония одернула ее.

— Сиди, сиди, послезавтра уйдешь, — и пояснила гостю. — Ольга беженка, идет из Смоленска в Курземе, в Дундагу, к дядьке, а потом в Ригу, думает там устроиться на житье и работу.

— Ах вот оно что, — протянул Альфред. — Вы русская?

— Нет, я латышка, но всю жизнь в России прожила, в Смоленске в основном.

— Я пойду на стол накрою, — сказала Антония, — потом поговорим, ладно? Слушайте, давайте пельмени соорудим, праздник себе устроим. Ты, Альфред, их всегда уважал, а?

Альфред обрадовался.

— Давай, тетка, втроем сейчас штук двести намотаем.

— Вы из Риги? — несмело задала, наверное, первый свой вопрос Ольга на чужой ей земле.

— Да, — ответил тот, — контора, где я служу, занимается лесом, мебельными делами, вот объезжал свои владения первый раз с начала всей этой катавасии. Служба есть служба, торговать надо, начиная с раннего утра, так говорит мой хозяин, — пошутил гость. — А вы, стало быть, из смоленских латышей, мы здесь слышали, как-никак близкие соседи, что их там и не осталось, так ли это?

— Мало осталось, кого вывезли в Сибирь, кто уже спит вечным сном, — ответила Ольга.

— Да, да, — кивал головой гость, — и не боитесь идти через весь этот ужас? Опасно же, — посмотрел он на нее вопросительно.

— Конечно, — согласилась она, — но встречаются хорошие люди, вот Антония, так мне помогла. Мне некуда идти, просто некуда. И решила дойти до дядьки, не так уж и далеко.

— Мир не без добрый людей, — согласился Альфред, — но все-таки в такой путь решиться пойти — надо быть храброй, могли и в Смоленске или в Белоруссии остаться или нет? — гнул свое гость.

— Но у меня там никого не осталось, а здесь все же дядька и его дочь, моя двоюродная сестра в Риге живет.

— Вы их раньше не видели? — спросил Альфред.

— Нет.

— Знаете что, я дам вам свои координаты в Риге, будет нужда, позвоните, — и он, порывшись в кармане, достал свою визитную карточку, что-то дописал на ней и протянул Ольге. — Возьмите, может пригодится. Друзья Антонии — мои друзья. Я дописал свой домашний адрес и телефон, — сказал он и поднялся навстречу Антонии, входившей в комнату.

— Пошли к столу катать пельмени, хорошо, тесто у меня со вчерашнего вечера готово и мясо в норме, — позвала она.

Ольга вначале сказала, что не голодна, посидит заштопает скатерть хозяйке, но под напором Антонии согласилась.

Еда удалась на славу, даже настойку типа зубровки пропустили по рюмочке. Все пришли в хорошее настроение.

В тот же вечер гость хозяйки позвонил своему приятелю в Ригу.

— Ну как ты там? — послышался знакомый голос.

— Закончил объезд владений, звоню из Динабурга, — доложил тот.

— Ого, по-немецки заговорил, не выпил ли лишнего?

— Лишнего не выпил, зубровку пробовал, не отказался, Антония поднесла. Слушай, вернусь, расскажу, многих встретил, отношение хорошее, даже удивился.

— Вот видишь, я же говорил, а ты крутился как флюгер на крыше: то давление, то понос.

— Ладно, я не об этом. Одно срочное дело. Здесь сегодня встретил дамочку, идет из Смоленска в Курземе, потом в Ригу. Что-то не то, своих далеких родственников здесь никогда не видела, но…

— Ну мало ли что бывает, особенно в эти дни, — перебил рижский приятель.

— Поверь моему нюху, ты слышишь? Она из тех смоленских латышей, непонятно, что ей в голову взбрело идти в Латвию, а если ее послали?

— Ах ты вот о чем!

— А ты думал, я невесту ищу? К твоим коллегам здесь я не пойду, светиться не хочу, они тут пьяные на карачках ползают. Ну их. Адрес Антонии у тебя есть. Приметы девицы я тебе даю. Пусть возьмут на выходе из города, чтобы не поджигать мои позиции. Да?

— Все понятно, хорошо, диктуй.

Альфред продиктовал приметы Ольги, и друзья распрощались.

Ольга в это же время, перемыв посуду, выучила наизусть данные владельца визитки: Альфред Зарс. Мебель. Фирма Свикиса, телефоны, домашний адрес. Тренировки по зазубриванию помогли. Мало ли что, найдут у нее лишнее, пострадает хороший человек. Так ее учили. Да и из намеков раскрасневшейся Антонии она поняла, что Альфред не просто знакомый, что в разных делах приходилось участвовать раньше… Ольга не выспрашивала в каких. Пояснив, что нечего носить лишнее с собой, она оставила карточку у Антонии.

Через день, утром, распрощавшись с Антонией при выходе из дома, она не обратила внимание на мужика с точильным инструментом, стоявшего неподалеку. Тот, увидев ее, поднял вверх здоровый нож и попробовал на заскорузлый ноготь лезвие. Болтающийся рядом парнишка в кепке пошел следом. Минут через десять ее остановил патруль фельджандармерии. Проверка документов. Ее задержали. Последовал арест и долгие восемь месяцев в тюрьме Двинска, по-латышски Даугавпилса, или по-немецки Динабурга, как звали его раньше и теперь немцы.

Восемь месяцев в тюрьме — это страшно. Вначале она ждала, что ее вот-вот выпустят. Ничего плохого она никому не сделала. Вдвойне страшно в тюрьме было от того, что ты на чужой территории, в окружении людей совершенно незнакомых по прежнему образу жизни, с которыми не знаешь о чем говорить. К такому повороту событий она, если откровенно, готова не была. Как спастись?

Повторять все время, что ты беженка и проклинать Советы, от которых ты бежишь? Да, это надо говорить беспрестанно, пусть те, кто рядом, если их спросят о тебе, подтвердят твой рассказ. Делиться с незнакомыми о своей жизни в России, в Москве, в Смоленске? Что рассказывать? О светлом, о дочке, муже, друзьях, школе, техникуме — не будешь, нельзя: чего же ты от них бежишь? В Смоленске хоть что-то осталось от той, лучшей, как она считала, половины жизни, но как совместить это с бегством оттуда? Надо все чернить, долдонить изо дня в день: как увезли родителей, как они погибли, как в ней росла ненависть, которая со временем и толкнула ее на прежнюю родину родителей, и вот на тебе — меня арестовали, держат в тюрьме, вот она ваша свобода от большевиков!

О, как трудно было все это играть, играть не на теплой сцене два часа спектакля перед зрителями, а в тюрьме — восемь месяцев перед тюремщиками с ключами и наручниками. Дергать за свои собственные нервы как за струны и фальшивить что есть мочи. Но только в этом было спасение, только так могла она остаться полезной сталинскому делу. Она помнила о прочитанном с десяток лет тому назад очерке Горького о легендарном Камо, революционере, который притворился психически больным, будучи арестованным в Берлине, и играл эту роль так, что ему поверили лучшие немецкие психиатры, однако что не помешало выдать его полиции Николая II. Он симулировал сумасшествие в Берлине и Тифлисе в течение двух с лишним лет, а потом бежал из тифлисской больницы.