Книга Каир. Биография города - Джеймс Олдридж

Но старый турок совсем не врал Стефенсу, потому что в последующие 10 лет на пароходах от Каира до Александрии совершили плавание 15 тысяч человек.

По дороге домой консул Глиддон предложил Стефенсу навестить губернатора Каира. Когда они поднимались по ступеням Дворца правосудия, то увидели лежавшего ничком араба, которого два человека нещадно стегали кожаными кнутами. Они посетили также рынок рабов, но для американца Стефенса в этом не было ничего нового; он не выразил возмущения и лишь упомянул в книге, что видел «абиссинку с красивым и умным лицом, одетую в шелка, с украшениями из золота и раковин; она окликнула меня, выглянула из-за занавески, улыбаясь и кокетничая, а когда я стал удаляться, заплакала и надулась…».

В целом американцы взирали на Каир иными глазами, чем европейские путешественники, — они и сейчас относятся к нему иначе. Со своим практическим умом они реалистически воспринимали грязь и нищету города. Особенно типичен Джеймс Юинг Кули, посетивший город в 1839–1840 годах. Кули тоже приехал из Петры и Палестины, и в Каире его больше всего поразили глупые обычаи и высокие цены за гостиницы. Заметил он и кое-что похуже: «Долгие годы деспотизма и рабства привели к тому, что народ, привыкший к грабежу со стороны правительства и его чиновников, к отсутствию всякой заботы о своих нуждах, начисто потерял моральное мужество и чужд элементарнейшим принципам честности». Когда Кули поехал к пирамидам, то увидел, как с холма прямо на него несутся полуголые арабы с дубинами в руках. Некоторые были одноглазые, у других не хватало пальцев, у третьих выбиты зубы; все несли кожаные бутыли с водой для путешественников, свечи для освещения внутренних покоев пирамид и дубины, чтобы отгонять других «гидов».

Самым важным американцем в то время считался консул Джордж Глиддон, и хотя некоторым американцам он нравился, Кули терпеть его не мог. Глиддон был единственным иностранным консулом, выступавшим против массового грабежа и вывоза древностей из Египта. В 1841 году он опубликовал «Призыв к антикварам Европы», убеждая европейцев не злоупотреблять вывозом древностей; однако и он не решился потребовать полного прекращения грабежа. Он с презрением отзывался о наполеоновских ученых и их труде «Описание», резко критиковал Мухаммеда Али и французов и хвалил за джентльменское поведение живущих в Египте англичан. Он утверждал, что почти все иностранные консулы получают барыши от монополий Мухаммеда Али и замешаны в аферах с экспортом древностей. Правда, позднее англичанин д-р Бауринг заявлял, что Глиддон и сам был замешан в этих аферах. Глиддон хорошо отзывался только о русском консуле и писал, что русские очень деловиты и ведут себя как джентльмены. Русские первыми создали специальные институты для обучения молодых дипломатов восточным языкам, а Глиддон и русский консул были единственными дипломатами в Египте, говорившими по-арабски. В 1837 году Глиддон направил президенту ван Бурену доклад о поведении иностранных консулов в Каире, и, судя по всему, его особенно расстраивало то обстоятельство, что дипломаты стараются не допустить участия США в грабительской торговле с Египтом. Он упоминает также, что пароходная компания «Пенинсула энд Ориентал» намерена привезти в Египет большое число американских туристов, что должно помочь США примкнуть к «широким и всеобъемлющим» планам захвата египетского рынка.

Книги Буркхардта, Лейна, Стефенса, Кули и Глиддона пробудили у англичан и американцев не только желание познакомиться с древними египетскими памятниками, но и самим окунуться в экзотическую жизнь Каира. Появилось и много туристок. Поездка женщины в Каир сама по себе была необычным явлением, но, когда женщины принялись в деталях описывать все, что они видели на улицах, в домах и дворцах, этот восточный город предстал перед далекими питателями, сидевшими у каминов в гостиных английских викторианских домов, в совершенно новом измерении. Читатели увидели его глазами «бесстрашных» путешественниц, которые, как и следовало ожидать, добавили к описанию Каира легкий элемент сплетен и бытовые детали.

В 1839 году г-жа Доусон Дэймер опубликовала на редкость натуралистический рассказ о своем пребывании в Каире, в том числе о посещении дворца Мухаммеда Али в Шубре. Она пишет о вульгарно обставленных апартаментах дворца и восклицает: «Увы, это вкус рядового английского мебельщика!» Она посетила полулюбительский и полупрофессиональный театр на острове Рода, где шел итальянский водевиль, а в зрительном зале сидели в основном «левантийские женщины» и «красивые еврейки». Она упоминала, что д-р Аббот добивался открытия в Каире библиотеки и что она присутствовала на английском богослужении в протестантской часовне, построенной немецкими миссионерами.

Год спустя г-жа Сара Хэйт, американка из Нью-Йорка, приехала в Каир после путешествия в Москву, Турцию и Александрию. Она безапелляционно заявляет, что туземцев Египта следовало чаще потчевать розгами и что французские штыки и английские пушки могли бы преподать хороший урок «этому варвару» Мухаммеду Али. Однако в пансионе г-жи Хилл, где она жила, волосяной матрас на кровати показался ей роскошью, какой она не видела после Москвы; она упоминает, что окно ее комнаты было сделано из 475 маленьких стекол. Г-жа Хэйт посетила Каир как раз в тот момент, когда европейские романтики зачитывались книгой Вольнея «Руины» и приходили в болезненный восторг при одном упоминании о древних развалинах.

Как писал Вольней, руины вызывали «тысячи тончайших ощущений и тысячи чудесных воспоминаний». Один английский офицер уже покончил самоубийством, бросившись с пирамиды. Перед этим в беседе с друзьями он говорил, что это самый славный способ умереть. Г-жа Хэйт и ее муж затеяли романтическое приключение иного характера: они провели ночь внутри пирамиды, в Зале мертвых, где, по ее словам, местный француз устроил «симпатичный ресторанчик». Она провела вдохновенную ночь, но все же была рада, когда настало утро.

Читатели ждали от женщин-путешественниц пикантных подробностей о жизни восточных гаремов, и они с готовностью удовлетворяли это любопытство. Все женщины, побывавшие в Каире, посетили хотя бы один гарем. Г-же Доусон Дэймер попался весьма респектабельный гарем: женщины выкармливали шелковичных червей, одна из жен копировала картину Аккермана, а белая черкесская красавица беседовала с г-жой Дэймер на религиозные темы. Г-же Саре Хэйт не удалось посетить гарем, так как в Каире вспыхнула эпидемия чумы. Г-жа Софи Пул, сестра Эдуарда Лейна, описала несколько гаремов. В одном из них женщины «с огромным интересом» обсуждали конфликт между Россией и Турцией. «Я заметила, — писала она, — что в гаремах сильны проанглийские настроения».

Казалось невероятным, что гаремы выглядят так чудовищно благопристойно. Наконец за дело взялся француз Жерар де Нерваль, писатель, умевший ловко прикидываться простаком. По его словам, он отправился в Каир искать себе жену. Поиски привели его в конце концов в гарем, который к его приходу, как и следовало ожидать, был пуст. Писателя провели в небольшую комнату почти без всякой мебели, и он писал, что «в этих, даже самых лучших, гаремах нет главного — кроватей». Он спросил сопровождавшего его шейха:

— Где спят женщины и их рабыни?

— На диванах, — ответил шейх.

— Но на них нет одеял, — сказал де Нерваль.