Книга Повседневная жизнь русских литературных героев. XVIII - первая треть XIX века - Ольга Игоревна Елисеева

Однако что же ставится в вину Наталье Дмитриевне, кроме любви поскакать на балах и атласного «тюрлюрлю»? Она перекутывает мужа! «Платон Михайлоч мой здоровьем очень слаб»; «Все рюмотизм и головные боли»; «Здесь так свежо, что мочи нет, / Ты распахнулся весь и расстегнул жилет»; «Мой милый, застегнись скорее»; «Да отойди подальше от дверей, / Сквозной там ветер дует сзади!» Чацкий осуждает и такую навязчивую заботу, и покорность, с которой муж ее переносит:

Ну, Бог тебя суди; Уж, точно, стал не тот в короткое ты время; Не в прошлом ли году, в конце, В полку тебя я знал? лишь утро: ногу в стремя И носишься на борзом жеребце; Осенний ветер дуй, хоть спереди, хоть с тыла.

И, конечно, сам Горич с грустью вздыхает о прежнем житье-бытье. А в сущности — о молодости. И здесь уж Наташа-матушка никак не виновата. Ревматизм и головные боли под пером Грибоедова выглядят надуманным предлогом для того, чтобы оставаться в городе, а в деревне, на свежем воздухе излечились бы мгновенно. Между тем картина совсем не так проста. Болезнями костей и суставов, а также мигренями вследствие контузий страдало множество по возрасту еще далеко не старых офицеров, прошедших войну и заграничные походы. Ведь спать приходилось на земле, и в дождь, и в снег. Яловые сапоги не снимать с ног по несколько месяцев, так что потом они стягивались только вместе с кожей, или под ними открывались цинготные язвы. Переправы через реки наводить вместе с рядовыми, по пояс в воде…[203] Понятно, что здоровья это не прибавляло.

Вот как генерал Н. Н. Муравьев описывал отступление от Смоленска: «Брат Михайла сказывал мне, что, возвратившись однажды очень поздно на ночлег и чувствуя лихорадку, он залез в шалаш… и подогретый от озноба скоро уснул». Потом явился хозяин шалаша генерал Д. Д. Курута и выгнал незваного гостя. «Михайла лег больной на дожде, предпочитая умереть, чем проситься на ночлег к человеку, который счел бы сие за величайшую милость»[204].

А вот жалоба Ермолова на здоровье. «С тех пор как ты женат, — писал он А. А. Закревскому в 1819 году, — нападаешь на меня, чтобы и я женился также. Между нами в сем случае есть некоторая разница. Мне уже перешло за сорок, ты молод… Жаль мне, что я старею… Ты говоришь о потомстве. До такой степени не простираю я моего самолюбия… Дай Бог свой век прожить порядочно… Было время, что не помышляя о потомстве, имел бы я его… Что бы из меня теперь вышло?.. Итак, друг любезный, прости, что не будет у меня сына»[205].

Судьба оказалась милостива, в недалеком будущем у «проконсула» Кавказа появилось четверо сыновей от местных горских женщин. Но сами по себе жалобы и опасения героя показательны. Его корреспонденту Закревскому едва перевалило за тридцать, но после контузии он страдал приступами сильнейших мигреней, и медики не гарантировали долголетия. Они обманулись, Арсений Андреевич умер стариком, занимал высокие должности, но в строй не годился и излечению не подлежал. Великая война пережевывала и выплевывала калеками тех счастливцев, которых не убивала. В их числе и Платон Михайлович. Пока он носился в полку на жеребце — держался молодцом. Но стоило выйти в отставку, и глубоко загнанные болезни дали о себе знать. На этом фоне навязчивая забота московской жены о своем калечном муже вовсе не так уж смешна.

Но зачем тогда мучить благоверного танцами, таская с собой с бала на маскарад? Из текста комедии следует вывод: Наталье Дмитриевне самой нравится городская суетная жизнь, в деревне ей будет скучно, и она изо всех сил уверяет Чацкого в любви мужа к Москве: «За что в глуши он дни свои погубит!» Александр Андреевич возмущен этим. Ведь если Горич скучает, ему нужно дело: «А кто, любезный друг, велит тебе быть праздным? / В полк, эскадрон дадут. Ты обер или штаб?» Если болеет — свежий воздух: «Движенья более. В деревню, в теплый край. / Будь чаще на коне».

Ни полк, ни деревня не могут устроить госпожу Горич. И не только потому, что сама она хочет остаться в Москве и расхаживать в «тюрлюрлю» по гостям. Есть несколько оговорок, которые позволяют понять ситуацию глубже. Легкомысленная на первый взгляд супруга отставного вояки прекрасно понимает, что ему скучно. Она уже нацелилась на хороший и доходный пост для мужа:

И утверждают все, кто только прежде знал, Что с храбростью его, с талантом, Когда бы службу продолжал, Конечно, был бы он московским комендантом.

Такой должности не добиться, сидя в деревне. Связи, покровительство, нужные знакомства — всё в Москве. И чтобы получить искомое место, надо вращаться. В том числе бывать на балах и принуждать мужа танцевать у нужных людей. Разъезжая по Москве и заставляя бедного Горича дремать за полночь на чьих-нибудь вечеринках, Наталья Дмитриевна одним дамам известным образом ткет полотно, о котором писала Аннет Оленина, и устраивает карьеру мужа. У Толстого «маленькая княгиня», жена Андрея, тоже старается продвинуть мужа-адъютанта во флигель-адъютанты, используя чисто дамские методы — разговоры с Анной Павловной Шерер и поиск покровительства. Все это претит герою, который рвется за славой на войну, в то время как супруга стремится удержать его в Петербурге и выгоднейшим образом пристроить к должности.

Выдвижение мужей и любовников посредством женских связей, особенно придворных, ведших к самой влиятельной даме России — вдовствующей императрице Марии Федоровне, — воспринималось мужским сообществом весьма болезненно. Как унижение. В донесении управляющего Третьим отделением М. Я. Фон Фока, чиновника умного, образованного и весьма чувствительного к колебаниям общественного мнения, сказано, что «возвышением Грибоедова на степень посланника» «раскрыта важная истина, что человек с дарованиями может всего надеяться от престола, без покровительства баб»[206].

Нет никаких оснований полагать, что Грибоедов хотел намекнуть на усилия госпожи Горич. Напротив, ему противно, как обабился боевой офицер под каблуком у вертихвостки. Лишь благодаря тому, что слепок сделан с натуры, проявляется скрытое звучание некоторых образов и ситуаций.

«И в воздух чепчики бросали»

Создавая карьеру супругов, женщины удовлетворяли в первую очередь собственное тщеславие. Честолюбие обоих полов — одно из самых развитых чувств в описываемую эпоху. В черновике «Романа в письмах» Пушкин заметил: «Мужчины почти не знают любви: они развлечены честолюбием». И далее: «…Многие приняли сторону дам большого света, утверждали, что любовь питается блеском и тщеславием»[207].