Книга Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке - Борис Григорьев

В 1893 году председательствующий во 2-м отделении Императорской Академии наук Я. Грот известил старшего делопроизводителя Санкт-Петербургского Главного архива Н. А. Гюббенета о том, что решением академии ему будет вручена золотая медаль им. А. С. Пушкина (так называемого большого калибра). Старший делопроизводитель заслужил её за активное содействие научным изысканиям учёных, работавших в архиве. Николай Александрович тут же поставил в известность о сём радостном событии Департамент личного состава и хозяйственных дел и попросил внести соответствующие изменения в свой послужной список.

Перед каждым награждением дипломата, включая награждения иностранными орденами, проходила сверка сведений, содержащихся в их формулярных (послужных) списках. Когда в марте 1900 года 2-й департамент получил от баварского посланника список русских дипломатов, награждённых баварскими орденами, директор департамента Н. Малевский-Малевич обратился в ДЛСиХД с покорнейшей просьбой «проверить в нём сведения о русских подданных, чинах Министерства иностранных дел, и затем вернуть».

Нельзя было сказать, что награды буквально сыпались на рядовых дипломатов, но также нельзя было утверждать, что они их миновали. В положенное время, в зависимости от выслуги лет, каждый дипломат мог рассчитывать на «Анну» или «Владимира», хоть и не самой высокой степени. Но нередко руководство министерства возражало против незаслуженных наград. В 1887 году министру Н. К. Гирсу пришлось идти со специальным докладом к Александру III, чтобы уведомить государя о несостоятельности жалобы генконсула в Лиссабоне Лаксмана о том, что за 30 лет службы его так и не представили к ордену Н. К. Гирc сказал царю, что «долголетняя служба г. Лаксмана не была ознаменована ничем, дающим ему право быть представленным к награде за отличие», и царь, который тоже не любил раздавать награды, проявил солидарность со своим министром. (К другим «странностям» Лаксмана мы ещё вернёмся.)

В 1901 году Министерство иностранных дел пышно отпраздновало 50-летие дипломатической службы посла в Константинополе И. А. Зиновьева. Департамент личного состава и хозяйственных дел составил на него подробную справку, перечислив все его должности, командировки и награждения, а Ламздорф вышел с предложением к императору и получил от него высочайшее соизволение наградить юбиляра орденом Святого Владимира 1-й степени.

А вот ходатайство посланника в Риме Нелидова о том, чтобы отметить аналогичный юбилей генконсула в Неаполе Сержпутинского выдачей ему единовременного пособия в размере годового оклада, натолкнулось на непредвиденное препятствие. Выяснилось, что до 50-летнего стажа генконсулу не хватило целого года, и ДПСиХД порекомендовал Нелидову вернуться к этому вопросу в следующем, 1902 году. Во всём должен был соблюдаться порядок.

Секретарей российской делегации на Гаагской мирной конференции 1899 года скромно отметили «благодарностью», на что один из отмеченных, барон М. Ф. Шиллинг, возмутился: обычно участие в международных конференциях отмечали «именной благодарностью».

Выработав систему сдерживания и противовесов, огородившись строгими инструкциями и применяя политику кнута и пряника, министерство настоящим воспитанием молодых кадров всё-таки никогда не занималось. Лишь после реформы МИД, осуществлённой Извольским, Департамент личного состава и хозяйственных дел стал требовать от руководителей загранучреждений и департаментов характеристики на своих сотрудников. Нередко эти характеристики носили довольно нелицеприятный характер. Например, известный уже своей принципиальностью посланник в Копенгагене барон Карл Карлович Буксгевден, давая оценку деятельности и качествам первого секретаря миссии барона М. Ф. Мейендорфа (не путать с Э. П. Мейендорфом. — Б. Г.), отмечал, что этот чиновник, «обладая тактом и дарованиями утончённого светского человека, олицетворяет несколько устаревший тип салонного дипломата. Будучи по природе очень рассеянным и не умея сосредоточиваться, он, при отсутствии у него необходимой служебной рутины, малопригоден для обыкновенной канцелярской работы. Привыкшие к светской жизни в больших центрах, барон Мейендорф, равно как и его жена, очень скучают в Копенгагене… В поисках развлечений барон предаётся довольно рассеянному образу жизни, не вполне соответствующему ни его возрасту (ему теперь 51 год), ни семейному его положению. К сожалению, некоторые смешные подробности этих развлечений сделались известными датчанам, несмотря на меры, принятые для сохранения тайны, и создали ещё до моего прибытия сюда несколько насмешливое отношение к нему со стороны местного общества…».

Написанная в мягких, снисходительных тонах, характеристика, казалось, подводила жирную черту под всей карьерой Мейендорфа как человека совершенно непригодного к дипломатической работе. Нисколько! Мейендорфа мы встретили на посту советника посольства в Риме.

Итак, какие же всё-таки наказания применялись в отношении дипломатов?

Перечень наказаний для дипломатов включал в себя: а) увольнение со службы, б) отрешение от должности, в) вычет трёх месяцев из стажа работы, г) удаление (временное) от должности, д) перемещение на низшую должность, е) выговор, в том числе выговор с внесением в послужной список (то есть с занесением в личное дело), ж) вычет из жалованья, з) выговор без внесения в послужной список, и) замечание.

Первые два вида наказаний осуществлялись исключительно по суду, а остальные назначались в административном порядке. Примером применения к дипломату самого строгого наказания является дело Г. В. Чичерина, будущего наркома иностранных дел Советской России. После получения историко-филологического образования Чичерин в 1897 году поступил в Министерство иностранных дел и скоро был направлен служить секретарём в посольство в Берлине. Там он, как пишет историк-эмигрант А. Ростов, «попал в грязный скандал на сексуальной почве», в связи с чем был вынужден покинуть службу. Возвращаться в Россию Георгий Васильевич не захотел — было стыдно, и он остался за границей, где в 1905 году вступил в партию меньшевиков, а уже позже сблизился с В. И. Лениным.

Служебные проступки дипломатов не оставались без наказаний.

Наш знаменитый поэт Ф. И. Тютчев после возвращения из командировки в Турин осенью 1839 года был оставлен «до новаго назначения в ведомстве Министерства Иностранных дел», то есть выведен в резерв. «За долговременным неприбытием из отпуска, — читаем мы дальше в его формулярном списке, — предписано несчитать (так написал чиновник Департамента личного состава и хозяйственных дел) его более в должности Министерства иностранных дел, июня 30, 1841». Наш поэт замешкался где-то в отпуске, к месту службы вовремя не явился и немедленно был отправлен в отставку. Впрочем, в марте 1845 года с высочайшего разрешения Фёдор Иванович был восстановлен на дипломатической службе, а ещё через месяц ему вернули пожалованное прежде звание камергера высочайшего двора.

В марте 1904 года ДЛСиХД занялся расследованием проступка секретаря-драгомана консульства в Пирее коллежского секретаря Г. А. Протопопова. В центре внимания Министерства иностранных дел оказалась жалоба Протопопова на неправомерные действия жандармского офицера Северинского, совершённые им на борту парохода «Император Николай Второй» летом предыдущего года во время следования дипломата из Одессы к месту службы в Грецию. В результате расследования выяснилось, что прав был жандарм, а не дипломат: Протопопов якобы вёл себя неподобающим образом, сделав Северинскому замечания в присутствии его подчинённых, членов экипажа и пассажиров парохода. Товарищ министра князь Оболенский просил посланника Г. Н. Щербачёва поставить дипломату на вид.