Книга Дом над Двиной - Евгения Фрезер

Наступила весна. Река потеряла свою девственную белизну, снег на ней почернел. Посредине появилась темная ленточка чистой воды, которая все расширялась. Вдруг, словно охваченная диким гневом, река начала ломать свои оковы. Обломки льда, уносимые пенящейся водой, помчались к морю. Со все нарастающей скоростью, наползая друг на друга, поднимаясь почти вертикально и падая вниз, сталкиваясь и рассыпая дождем ледяные осколки, льдины неслись, увлекая за собой все, что было на пути, уничтожая любое препятствие. На поверхности некоторых льдин можно увидеть следы саней, мусор и воткнутые кружком елки, обозначавшие прорубь, где еще недавно женщины полоскали белье.

Постепенно скорость ледохода замедлялась. Сверкая на весеннем солнце, река теперь спокойно несла свои воды. Отдельные небольшие льдины, как лебеди, плыли вслед тем, что уже исчезли за Соломбалой.

Еще на прошлой неделе царили морозы и мела вьюга, а на этой — наступила весна. С крыш съезжают и падают на тротуары огромные глыбы снега. Сугробы съеживаются и исчезают. Слышно веселое журчание ручейков под деревянными мостовыми. Повсюду слякоть, к реке мчатся потоки талой воды. Улицы превращаются в болото, пока солнышко не высушит их.

В саду сквозь тающий снег пробивается трава. У ступенек беседки компания голубых сибирских анемонов кивает солнцу своими изящными головками. Нежная зелень оттеняет черные ветви берез. На черемухах набухают почки.

В доме выставляют внутренние рамы, и в окна врывается уличный шум. Глухое молчание зимы кончилось. Негромкое поскрипывание полозьев на снегу сменилось грохотом колес по мощеным улицам. В ушах звенит от пронзительного чириканья воробьев, вороньего грая и взволнованного лая собак, которые от радости упражняются просто так, без причины. Ранний крик петуха будит весь дом. Вместе с курами он переведен из темной зимней обители в более благоприятное жилище и свободно бродит по двору. Куры, как изысканные дамы, гуляют на цыпочках, ступают осторожно, высоко поднимая ноги над первой травой подсыхающей лужайки. Они моргают на солнышке своими янтарными глазами, издавая особые грудные звуки довольства жизнью.

Есть такая поговорка: «Пришла беда — отворяй ворота». Вскоре после приезда родителей я заметила, что между ними появился какой-то разлад. Стали частыми споры, перепалки, после которых мама горько плакала и глаза у нее припухали. Я не задавала вопросов. Трагическую правду их взаимоотношений я тогда не могла понять, и только спустя много лет она мне стала ясной.

Мой отец был благородным, слишком доверчивым человеком, и его мог растрогать любой, поведав историю своей судьбы-злодейки.

Чуть больше года назад отец познакомился с приятным господином по имени Ганнеман, приехавшим из Риги. Отец вообще любил новые знакомства, а тут человек из Риги, где Герман провел большую часть детства и юности. Отец пригласил его в дом и представил маме, но ей Ганнеман сразу не понравился.

В то время лесная промышленность процветала. Отец в партнерстве со своим дядей зарабатывал неплохо. Дядя был опытным дельцом, имел огромный опыт в торговле лесом. Поэтому отец, будучи молодым и не имея достаточных практических знаний, должен был считаться с его мнением.

Однажды вечером, сидя с отцом в клубе за рюмкой, Ганнеман как бы ненароком посоветовал отцу построить собственную лесопилку. Сначала отец пропустил это предложение мимо ушей. Но чем больше он слушал Ганнемана, тем больше ему нравилась идея стать хозяином собственного завода. Ганнеман казался знающим человеком, кроме того, имел знакомых, у которых за умеренную плату можно приобрести оборудование и которые помогли бы купить землю и построить здание лесопилки. В общем, единственное, что нужно было для осуществления проекта — это деньги.

Воодушевленный блестящими надеждами, отец пришел домой и поделился этой идеей с мамой, но она, имея здравый и ясный рассудок, твердо верила поговорке, что синица в руках лучше журавля в небе, и была вполне довольна тем, что имела. У родителей был неплохой доход, и большего желать не стоило. Зачем эти игры?

Разочарованный непониманием жены, отец пошел к матери. Бабушка в ужасе воздела руки. Через несколько лет, сказала она, дядя, вероятно, сам отойдет от дел, тогда отец станет во главе предприятия и будущее его обеспечено, так же, как и его сына. Кроме того, отцу будут принадлежать и этот дом, и земля, и все, что ему отписано по праву старшего сына.

Разочаровавшись в бабушке, отец поговорил еще с дядей, но мой двоюродный дядя и крестный отец даже не стал терять время на бессмысленные уговоры. Он просто предупредил отца, что если тот ввяжется в авантюру и возьмет свою долю из дела, то лишится права участвовать в деле, полученного им от отца, и пусть еще считает за счастье, если впоследствии займет самую низкую должность.

Давно известно: если человек решил поступить так, а не иначе, уговоры бесполезны. Он слышит лишь то, что хочет слышать, и отвергает все, что не соответствует его желаниям, все равно поступит по-своему. Детали последовавшей катастрофы скрыты в тумане времени. Я знаю только, что отец забрал свою часть наследства и потерял право на участие в деле, где его заменил Адя, сын дяди. Отцу оставили крошечную должность, лишавшую его какого бы то ни было права голоса в управлении делами. Собственный завод не получился, спасти удалось лишь малую часть состояния, а Ганнсман скрылся.

Влияние этой трагедии на уклад жизни нашей семьи было огромным. Моего отца сломили предательство человека, которому он доверял, сознание собственной глупости и в довершение всего — потеря прежнего положения и надежд на будущее сына. Отец совершенно переменился. Из добродушного, жизнелюбивого Гермоши он превратился в хмурую личность, не воспринимавшую шуток. Теперь он их слышал часто, и не только от моей мамы, но и от своей тоже.

Мы расстались с домом на Садовой. Всю нашу мебель и вещи перевезли в дом на Олонецкой улице. Отдельные вещи расставили по всему дому, а фарфор, серебро, безделушки упаковали в ящики и унесли в подвал. Никогда прежде я не видела, чтобы мама так горько плакала, как в тот день.

А потом мы с тоской смотрели, как уводят за ворота нашу кобылку Плутовку. Она была больше не нужна, и ее решили продать. Плутовка была маминой любимицей, и даже в глубокой старости мама вспоминала ее.

Моя мама была лишена амбиций, и в то же время она не выносила глупости. Мама никогда не стремилась иметь больше, чем имела, и большой дом, который однажды мог стать ее собственностью, не привлекал ее. Все было слишком большим: дом, участок, сад, постоянные гости и жизнь на широкую ногу, но мама не видела в этом своего места, тем более не мечтала управлять всем этим. Она предпочитала более замкнутый образ жизни.

Дом на Садовой улице был ее домом, а теперь это понятие утратило для нее смысл. В доме, где все шло заведенным бабушкой порядком, ей нечего было делать. Мама начала чаще выезжать, знакомиться с новыми людьми, принимать все приглашения. Мои родители все более отчуждались друг от друга.

В один из дней мы с Сашенькой отправились сдавать вступительные экзамены в Мариинскую гимназию. В зале, где собрались девочки моего возраста, каждую сопровождал кто-либо из взрослых. Царила атмосфера нервного ожидания. Появилась учительница и, выкликнув наши фамилии, повела нас в просторный класс. Там нас рассадили за отдельные парты, и экзамен начался. Сначала дали диктант. Своим ужасным почерком я старалась изо всех сил, как-то умудряясь поспевать за размеренной диктовкой. Листки собрали и положили перед нами другие. Наступил черед арифметики.