Книга Ежов. Биография - Алексей Павлюков

Но после убийства Кирова ситуация изменилась. Волна бдительности и подозрительности захлестнула все предприятия и учреждения, и в этих условиях оставлять без внимания сравнительно свежий сигнал, свидетельствующий об антисоветских настроениях кремлевской обслуги, стало опасно.

16 декабря 1934 года комендант Кремля Р. А. Петерсон сообщил Енукидзе об имеющихся агентурных материалах (бдительная уборщица сообщала и о других своих коллегах). Однако вместо того, чтобы передать упоминаемых в доносах лиц в распоряжение НКВД, Енукидзе, ссылаясь на то, что очень часто пишут друг на друга, а потом ничего не подтверждается, предложил шума по этому поводу не поднимать, а перепроверить полученные сигналы через какого-нибудь другого осведомителя.

О беспринципной реакции Енукидзе на распространяемые в Кремле слухи стало известно в Оперативном отделе ГУГБ НКВД, который занимался, помимо прочего, также и охраной партийно-правительственных учреждений. По-видимому, чекисты сразу же поняли, что им представляется реальная возможность поквитаться с Енукидзе, который давно уже раздражал их своим поведением: узнав, что кто-то из его окружения является осведомителем НКВД, он тут же принимал меры, чтобы избавиться от этого человека.

В январе 1935 года докладная записка НКВД о непорядках в Кремле легла на стол Сталина. Как он относился к досужим разговорам о его причастности к смерти жены, представить нетрудно. А тут еще выясняется, что и старый товарищ вместо того, чтобы самым решительным образом пресекать подобную злопыхательскую болтовню, фактически поощрял ее своим попустительством. Такой человек не мог больше пользоваться его доверием, более того, на примере Енукидзе следовало показать всей партии, что любые проявления политической мягкотелости будут безжалостно искореняться, невзирая ни на какие заслуги в прошлом.

Что же касается персонала находящихся в Кремле правительственных учреждений, то его необходимо было подвергнуть кардинальной чистке, используя для этого все возможности, имеющиеся в распоряжении охранного ведомства.

Вечером 19 января в рабочем кабинете Сталина в Кремле собрались все заинтересованные лица. Сначала были вызваны нарком внутренних дел Г. Г. Ягода и начальник Оперативного отдела ГУГБ НКВД К. В. Паукер, затем к ним присоединились А. С. Енукидзе и комендант Кремля Р. А. Петерсон. Высказав мнение, что речь идет не просто об антисоветской болтовне, но что за ней, несомненно, кроется очень серьезная контрреволюционная работа, Сталин потребовал от присутствующих принять решительные меры по наведению порядка в Кремле и его очистке от враждебных элементов.

Операция началась на следующий день. Поговорив предварительно с осведомительницей и получив от нее подтверждение прежних сообщений, начальники Оперативного и Секретно-политического отделов ГУГБ НКВД К. В. Паукер и Г. А. Молчанов приступили к допросу уборщицы Авдеевой, имевшей неосторожность высказаться по поводу смерти жены Сталина. Авдеева все отрицала и даже после того, как ей было сказано, кто именно на нее донес, продолжала упорствовать, заявив, что приписываемые ей слова принадлежат самой доносчице. Однако, что могла противопоставить неграмотная деревенская девушка профессионалам политического сыска? После нескольких дней уговоров, запугиваний и оскорблений Авдеева призналась, наконец, что об убийстве Сталиным своей жены она слышала от знакомой телефонистки с кремлевского коммутатора.

Обратились к телефонистке, однако здесь чекистов ждало разочарование. То ли Авдеева назвала не ту фамилию, то ли 19-летняя Мария Кочетова оказалась слишком крепким орешком, но только добиться от нее признательных показаний не удалось, как ни старались.

2 февраля 1935 г., докладывая Сталину о первых результатах проводимого расследования, заместитель наркома внутренних дел СССР Я. С. Агранов отмечал среди прочего: «Кочетова пока откровенных показаний не дает». Она их и не дала, но задержки не произошло, так как в распоряжении следователей находились и другие (помимо Авдеевой) уборщицы, об антисоветских разговорах которых сообщала их бдительная коллега.

Следы привели в правительственную библиотеку, одна из сотрудниц которой, как выяснилось, тоже рассказывала сослуживицам о неестественной смерти жены Сталина. Библиотекарша сообщила, что получила эти сведения от своего брата А. И. Синелобова, работающего секретарем для поручений коменданта Кремля, тот сослался на помощника коменданта Кремля В. Г. Дорошина… Таким образом, уже через полторы недели после начала работы были выявлены два очага распространения антисоветских слухов: правительственная библиотека и комендатура Кремля. Эти две организации и стали основными объектами того расследования, которое на ближайшие три месяца превратилось в первоочередную задачу главного охранного ведомства страны.

«Серьезная контрреволюционная работа», скрывающаяся, по мнению Сталина, за болтовней кремлевской обслуги, по понятиям 1935 года подразумевала в первую очередь террористические намерения, которые следствию и предстояло теперь обнаружить. С учетом ленинградского опыта, никакие сроки расследования уже не устанавливались, и чекисты получили возможность работать в спокойной обстановке, без суеты.

Первые три-четыре недели ушли на то, чтобы в самом общем виде разобраться с ситуацией, произвести аресты тех работников кремлевских учреждений и связанных с ними лиц, на которых какие-то компрометирующие сведения уже имелись или были получены в ходе начавшихся допросов, выявить круг их общения, политические взгляды ближайших родственников и знакомых и наметить хотя бы в самом общем виде основные направления дальнейшего расследования.

Сначала все разговоры сводились к выяснению того, кто и от кого слышал об обстоятельствах смерти жены Сталина, кому сам в свою очередь передавал эту «контрреволюционную клевету», и какие вообще «антисоветские» разговоры велись между сотрудниками и их знакомыми. Долго довольствоваться такой вегетарианской пищей чекисты, конечно, не могли, и допросы, проведенные 8–9 февраля 1935 г., демонстрируют первые, попытки следствия заняться, наконец, серьезной работой.

Узнав, что после убийства С. М. Кирова сотрудницы библиотеки вели разговор о возможности аналогичного покушения в Кремле, начальник Секретно-политического отдела ГУГБ НКВД Г. А. Молчанов и его заместитель Г. С. Люшков начинают активно разрабатывать эту тему. Из протокола допроса Е. Ю. Раевской от 8 февраля 1935 года.

«Вопрос: В связи с изменением системы охраны Кремля вы вели разговоры о возможности осуществления террористического акта против членов правительства в Кремле. Расскажите, с кем и когда вы вели подобные разговоры.

Ответ: В связи со строгостью охраны Кремля я высказывалась, что затрудняется совершение террористического акта против членов правительства в Кремле. Сказала я это в связи с замечанием сотрудницы библиотеки Змеиной по поводу убийства тов. Кирова, что ленинградцы всегда хвастали, что в Смольный легче пройти, чем в Кремль…

Вопрос: С какой целью вы вели разговор о затрудненности совершения террористического акта в Кремле против членов правительства?

Ответ: Определенной цели у меня не было.