Книга Лебединая песня ГКЧП - Леонид Кравченко

Глава XIX

«ОСТАНКИНСКИЙ ПЕРЕДЕЛ»
И ПРОВОКАЦИЯ ВЗГЛЯДОВЦЕВ

В один из ноябрьских вечеров мы вошли с Николаем Ивановичем Рыжковым в зал заседания коллегии Гостелерадио, где руководители служб, редакций, подразделений ожидали представления нового председателя Госкомитета. Председатель Совета Министров СССР тепло, с симпатией сказал обо мне, оценил ситуацию в стране как кризисную и выразил надежду на то, что телевидение и радио помогут правительству в этот трудный час. Мое выступление было кратким. Основную программу я изложил позднее на встрече с руководителями творческих подразделений. В зале было много знакомых лиц. Они ждали честного, открытого разговора. И я решился на исповедь. Чтобы на корню пресечь всякие слухи, я предложил им собственное видение тех неизбежных перемен, в которые должно вступить Гостелерадио. Я сохранил свое выступление:

— Необходимость перестройки Гостелерадио, а с этим связано мое возвращение, вызвана не только перестройкой в стране. Нам всем ясно, что в нынешних условиях роль телевидения еще больше возросла, стала всеобъемлющей.

Можно спорить по поводу «четвертой власти». Но озабоченность президента — Михаил Сергеевич Горбачев в беседах со мной это подчеркнул — обусловлена возросшим пониманием фактической реальной роли телевидения и его воздействия на общество.

Общество больно. Мы это часто говорим. Но телевидение может выступить в роли лекаря. Раньше мы говорили, что оно всегда выступало в роли духовного наставника — это факт. Оно таким было, есть и будет, независимо от того, кто и что будет здесь творить. Наставлять оно будет. Но вот роль лекаря я специально выделяю. Невозможно придумать какие-то бодрящие дешевые лекарства для того, чтобы успокоить, утешить общество, помочь ему стать сразу более оптимистичным в условиях, когда, к сожалению, действует известная формула: бытие определяет сознание. Каждый прожитый день, особенно для женщин, — это день терзаний по поводу того, как прокормить семью, где достать продукты, как выжить и т. д. И, естественно, этим определяется ситуация в стране, в обществе.

Изменилась психология отношений между людьми, а теперь — партиями, различными слоями населения, нациями и народностями. За очень короткий срок, практически за 1,5–2 года, мы оказались в стране, раздираемой многочисленными противоречиями. В качестве основного посыла хочу внести такое предложение. Мы должны, по возможности с учетом положения дел в обществе, сегодня ввести мораторий на экстремизм любого толка. Я не говорю: левого, правого, потому что мы запутались бы даже в понятиях, кто левый, кто правый. Я уверен, нет ни левых, ни правых, ни центристов в чистом виде. Все гораздо тоньше и сложнее.

Все зависит от того, кому мы доверяем. Тому, кто от имени общества хочет говорить искренне, озабочен делами общества, или тому, кто хочет набирать политические очки, удовлетворять свои собственные амбиции…

Не скрываю, для меня главным мерилом будут два качества, два критерия — это профессионализм и человеческая порядочность. Я намеренно исключаю политические позиции с самого начала, потому что этот принцип может привести к охоте на ведьм.

Это — с одной стороны. С другой стороны, нужно учитывать реальности. Уже нет так называемого монстра — Гостелерадио и не должно быть той административно-командной системы управления, которая связана с ним.

Ситуация такова, что есть 14 республик, которые уже имеют свои независимые, суверенные, как и сами республики, телерадиокомитеты, как бы они ни назывались в будущем — компаниями, концернами, корпорациями. Есть решение российского правительства о создании российской телерадиокомпании. Я отношусь к нему с большим уважением.

Теперь некоторые деловые соображения. Например, в каких пропорциях должны быть общественно-политическое и художественное вещание?

Давайте зададимся вопросом, не происходит ли на телевидении и радио девальвация политического вещания, политических процессов, самой политической реформы? Многие телезрители уже отравлены политическими речами, как наркотиками. Они сами становятся политическими наркоманами.

Настоящим лекарством в этом больном обществе может быть художественное телевещание. И на это сегодня надо смотреть глазами не только профессионалов, но и глазами политиков.

Здесь ведь тоже происходят страшные процессы. Началась коммерциализация искусства. Государство как бы отказывается от меценатства и толкает Министерство культуры, все органы, учреждения культуры на самофинансирование. Стыдно стало ходить в кинотеатры, театры с детьми, с женами. Но сегодня меня чрезвычайно удручает то, что и на телевидение пришло бесстыдство в больших масштабах. А ведь все телевидение в мире защищено от этого законами. Ничего подобного нет на государственном телевидении ни в Италии, ни во Франции, ни в ФРГ. Нет этого в США, нигде этого нет. Эротику, порнографию, ужасы, насилие можно найти на коммерческих каналах, в гостиницах, но за дополнительную плату.

Когда в больном обществе, скажем, кинематографисты провозглашают, что мы безнравственны, бездуховны, а сами создают образцы безнравственного, бесстыдного искусства, это никуда не годится.

Нам нужно ужесточить критерии высокой художественности, повысить планку спроса в художественном вещании, и особенно в музыкальных программах.

Не надо запрещать никакие жанры. Это всем нам ясно, но должны сохраняться критерии большого искусства, причем во всех жанрах — ив рок-музыке, и в поп-музыке, и в классической, и в народном творчестве.

Я буду настаивать на том, чтобы телевидение было остросоциальным, обеспечивая защиту социальных интересов людей. Только тогда оно будет уважаемое, только тогда нас будут воспринимать не только как развлекаловку. От нас будут ждать помощи и будут обращаться к нам.

Таким было это выступление. Еще до этой встречи я успел дать несколько интервью, в частности газетам «Правда» и «Известия», в которых более пунктирно высказал ту же концепцию. Вспоминаю, как в один из дней ко мне напросились сразу два журналиста: от «Правды» Н. Кривомазов, от «Известий» Вл. Арсеньев. Времени не хватало, я был вынужден принимать их вместе.

Вот тогда-то и произошел любопытный эпизод. Во время нашего разговора мне позвонил Николай Иванович Рыжков и напомнил, что остается всего неделя до представления документов о реорганизации Гостелерадио. Я ответил ему: «Об этом помню. Я выполню волю президента». Арсеньев подхватил эту фразу и опубликовал интервью со мной в «Известиях» под названием «Я пришел, чтобы выполнить волю президента». На самом деле, конечно, так поверхностно, механически нельзя было ни тогда, ни позднее воспринимать всю мою работу, связанную с телевидением и радио.

Кривомазов же назвал свой материал «Останкинский передел» и был, на мой взгляд, более точен. Хотя каждый из корреспондентов сказал правду.

Не хочу и не буду говорить здесь о той картине, которая предстала взору, когда я стал вникать в работу телевидения. Михаил Сергеевич Горбачев был прав в своих оценках, когда приглашал меня на работу в Гостелерадио. Из своего кремлевского далека он видел главное: на телевидении утрачено управление творческим процессом. Получив свободу и самостоятельность, в редакциях перестали думать о том, ради чего они были созданы. Все с алчностью юконских золотодобытчиков кинулись обогащаться. Практически не стало ни одной передачи, в которой бы не было явной или скрытой рекламы. Эфирное время продавалось за бесценок. Эфир заполонили дешевка и пошлость. Забегая вперед, скажу: к сожалению, мне так и не удалось до конца навести в этом деле порядок.