Книга Извилистые тропы - Дафна дю Морье

И естественно, первый министр подписал испрашиваемое сэром Эдвардом Коуком распоряжение о возвращении ему дочери либо в тот же день, либо чуть позже. Возможно, он не имел права подписи. Но если и так, сэр Коук этим пренебрег. Взяв с собой сыновей от первого брака и нескольких слуг, он прискакал в Оутлендс к сэру Эдмонду Уидиполу. Однако птички уже упорхнули. Должно быть, кто-то предупредил леди Хаттон и ее дочь, что он к ним едет. Но кто мог предупредить? Нам неведомо. Они помчались в Хэмптон-Корт к графу Аргайлу, у которого там был дом. Возможно, кто-то из оутлендских слуг выдал их местопребывание, и сэр Эдвард кинулся к их новому убежищу, высадил двери, нашел жену и дочь, которые забились в чулан, вырвал плачущую дочь из объятий матери и повез в свое собственное поместье — Стоук-Поджес.

«Супруга гналась за ним по пятам, — сообщал Чемберлен, — и если бы ее карета не устала от погони, наверняка разыгралась бы страшная трагедия». Карета леди Хаттон то ли опрокинулась, то ли у нее слетело колесо, но это дало возможность леди Хаттон одуматься. Она, конечно, поняла, что ехать за мужем и его спутниками в Стоук бесполезно; в дом ее не впустят, а одна она ничего не сможет сделать. Карету наконец починили, и она решила ехать прямо в Лондон к единственному человеку, который мог ей помочь, — к другу и в прошлом поклоннику, к лорду-хранителю печати. Была суббота, 12 июля. Об этой ее стратагеме светские хроникеры не написали ни слова, а уж они бы не упустили возможности позлопыхать, если бы хоть что-то прознали. Источник сведений — миссис Садлер, одна из дочерей сэра Эдварда Коука от первого брака.

«Наконец они приехали к милорду хранителю, но их не сразу к нему впустили, его люди сказали, что он не совсем здоров и отдыхает. Тогда миледи Хаттон изъявила желание посидеть в комнате рядом со спальней милорда, чтобы поговорить с ним первой, когда он проснется. Дворецкий выполнил ее желание, подал ей кресло, чтобы она могла отдохнуть, и оставил ее одну; но она вскоре встала с кресла, подбежала к двери, за которой отдыхал милорд хранитель, и стала барабанить в нее, милорд испугался и начал звать слуг на помощь; слуги отперли дверь, а она оттолкнула их, ворвалась к его светлости и умоляла его простить ей ее дерзость; она была совсем как корова, которая потеряла теленка».

Эта роковая привычка спать днем… «Я знаю, ничто не вызывает такой вялости и тяжести в голове, такой расслабленности, тошноты и лихорадочного возбуждения, как дневной сон, не важно, заснули ли вы сразу после обеда или в четыре часа. И все же я никак не могу найти в себе решимости и силы, чтобы искоренить эту привычку».

Миссис Садлер ни слова не говорит о том, переселился ли уже лорд-хранитель в Йорк-Хаус или все еще жил в Дорсет-Хаусе. Как бы там ни было, будь леди Бэкон дома, слуги, как следует предположить, доложили бы ей о неожиданном вторжении и дамы столкнулись бы лицом к лицу. Любопытная была бы встреча! Но скорее всего леди Бэкон не было в городе, она уехала к матери, поскольку у ее собственных родителей тоже кипела ссора.

Сцена, которая разыгралась между Фрэнсисом Бэконом и Элизабет Хаттон, уж конечно, дала бы богатый материал покойному мистеру Шекспиру, останься он в живых и пожелай отредактировать и дополнить опубликованное шесть лет спустя собрание, известное как «Первое Фолио». Фрэнсис спит и грезит во сне о молодой женщине, за которой когда-то ухаживал, а проснувшись, видит не ее тень, не призрак, даже не изваяние, а зрелых лет даму, которая стоит у него на пороге. «Но все ж таких морщин у Гермионы я… что-то не припомню. Она здесь много старше»[26].

Подобная реплика еще пуще разожгла бы гнев ворвавшейся к нему леди Хаттон, однако она, вспомнив, зачем приехала, попросила прощения за свою дерзость. «Когда-то вы ее руки просили, Теперь супруга вашей ждет руки»[27].

Фрэнсис пришел в себя, отпустил слуг и стал слушать рассказ своей незваной гостьи, но, увы, конец сцены нам известен только со слов миссис Садлер: «Она убедила милорда, что правда на ее стороне, заставила его забыть свой гнев и получила распоряжение за его подписью, а также за подписями милорда казначея и всех членов совета забрать свою дочь у отца и предстать вместе с супругом перед советом».

Нет никаких сведений о том, когда леди Хаттон покинула резиденцию Фрэнсиса, но в тот же самый день, 12 июля, лорд-хранитель написал письмо графу Бекингему.

«Мой добрый господин, я хочу рассказать Вашей светлости о деле, которое, как может счесть Ваша светлость, касается только меня; однако я убежден, что оно касается Вашей светлости в большей мере, чем меня. Мой ум не настолько слаб, чтобы я не понимал, что действую в ущерб себе, но моя любовь к Вам слишком велика, я всегда предпочту Ваше благо и благо Ваших близких своему.

Министр Уинвуд услужливо пытается устроить брак между Вашим братом и дочерью Эдварда Коука; и делает это, как мы слышали, не из великой любви к Вашей светлости, а из желания посеять распрю. Правда, он получил согласие сэра Эдварда Коука на благоприятных, как мы слышали, условиях для Вашего брата, хотя, без сомнения, не столь благоприятных, как можно было бы ожидать, договариваясь с родителями других невест. Однако мать не дает своего согласия, как не соглашается и сама молодая особа, которой мать обещала большое приданое, но без согласия матери она его вряд ли получит. Этот брак, насколько я могу судить исходя из моей беспредельной и бескорыстной преданности Вашей светлости, чрезвычайно нежелателен и для Вас, и для Вашего брата.

Во-первых, ему придется породниться с семьей, которая покрыла себя позором, что никак не может считаться желательным с точки зрения государственных интересов.

Во-вторых, ему придется породниться с семьей, где муж и жена постоянно ссорятся, чего не одобряют христианская религия и мораль.

В-третьих, Ваша светлость может потерять всех Ваших друзей, которые являются противниками сэра Эдварда Коука, за исключением, конечно, одного меня, кто останется верен Вам всегда из одной только чистой любви и благодарности.

И наконец, последнее и самое важное: я боюсь, что этот брак неблагоприятным образом повлияет на отношение под данных к королю и подорвет желание служить ему; и хотя я убежден, что благодаря величайшей мудрости и глубочайшей прозорливости Его Величества не произойдет всего того, что можно себе представить, однако изменившееся отношение способно привести к пагубным последствиям и вновь воздвигнуть перед королем препятствия, которые к нынешнему времени успешно преодолены.

Поэтому я советую, чтобы Ваша светлость сообщили миледи Вашей матушке о Вашем желании не спешить с заключением брака и не предпринимать никаких действий для его осуществления без согласия обоих родителей; от этого брака либо вообще следует отказаться, либо отложить всякие переговоры по этому поводу до возвращения Вашей светлости, и это было бы предпочтительно, ибо мало того, что сама затея неудачная, но и министр Уинвуд действовал в высшей степени грубо и необдуманно; мать же молодой особы, не сомневаясь, что отец заберет их дочь против ее воли, для начала сама тайно ее увезла; словом, все поступили чрезвычайно предосудительно. Итак, надеюсь, что Ваша светлость не только примет мой совет, но и поверит в искренность того, кто благодаря своему огромному жизненному опыту должен видеть дальше, чем видит Ваша светлость.