Книга Вселенная Айн Рэнд - Гэри Вайс

Первые дебаты были назначены на 15 февраля 2011 года и назывались так: «Правительство. Сколько нам необходимо?». Вторые были посвящены следующей теме: «Система социальной защиты населения. Разве мы сторожа братьям нашим?». А третьи были названы: «Капитализм. Добродетель или зло?»

Колвин согласился со мной, что общественное мнение обычно склоняется к крайним позициям по заявленным вопросам. Однако он хотел живой дискуссии — ине без причины. «Большинство дебатов, которые мы наблюдаем, происходят между теми, кто считает какое-то явление ужасным, и теми, кто придерживается середины. И обычно консерваторы говорят: „Послушайте, в капитализме есть и хорошее, но нам нужно больше регулирующих законов, нам нужно то, нам нужно это“. То есть обычно дебаты происходят не между представителями крайних позиций, а между промежуточным звеном и крайними» — в данном случае ненавистниками капитализма.

«И куда в таком случае можно прийти? — спросил Колвин. — Можно прийти примерно сюда, — сказал он, указав рукой на некий воображаемый пункт назначения, — явно ближе ко злу. Поэтому мы решили, что лучше всего, если дебаты будут происходить между сторонниками крайних позиций». Ту же логику применили и к прочим предметам обсуждения: объективисты будут утверждать, что никакой социальной защиты быть не должно, и так далее. «Какую бы из двух противоположных позиций вы ни отстаивали, в итоге неизбежно возникнет вопрос о ее нравственности, — пояснил Колвин. — Тут дело не просто в политике или возможности политического компромисса. Важно подвести под свои убеждения нравственную базу».

Если поставлена цель обсудить, насколько морален радикальный капитализм, то подобные дебаты для этого лучший способ. Я все отчетливее понимал, насколько важно поставить нравственность во главу угла. Ни насколько. Однако я не знал, как подобная стратегия воспринимается объективистами. Конечно, они считают радикальный капитализм истинным вместилищем нравственности. Они пятьдесят лет подряд гнут эту линию. Однако всем, кто не является сторонником радикального капитализма, это утверждение кажется нелепым. В то же время я не представляю, чтобы демократы вдруг заняли крайне противоположную позицию и стали бы утверждать, что капитализм — источник всякого зла. Только социалисты и коммунисты считают капитализм безоговорочным злом, а демократы были представлены на дебатах такими умеренными сторонниками, как Майлз Рапопорт, глава группы, бывший секретарь штата Коннектикут, и один из соучредителей, Дэвид Каллахан. Колвин связался с обоими этими господами, чтобы обсудить предстоящие дебаты.

В ответ на утверждение, что пороки капитализма особенно отчетливо проявляются во время финансовых кризисов, представитель объективистов наверняка перечислит все привычные возражения. У него наготове ответ, что «смешанная экономика — это вовсе не капитализм», потому что она сочетается с «государственной политикой, ведущей ее к краху». Но чтобы спрыснуть «Шанелью № 5» модель капитализма, созданную Айн Рэнд, — капитализма laissez-faire, чистейшего, незапятнанного, обрекающего бедных на гибель, — необходимо погрузиться в самую бездну Благородного Эгоизма, от которого сообразительный оппонент, настроенный против Рэнд, не оставит камня на камне.

«Черно-белые» формулировки тем для дебатов отражают экстремистскую природу объективистской позиции. В какой-то момент дебаты о системе социальной защиты должны перейти в обсуждение вопроса о том, «сколько именно нам необходимо». Однако объективисты уверены, что никакой системы социальной защиты не нужно вовсе. «До какой степени мы должны быть сторожами нашим братьям — это вопрос о количестве, — сказал Колвин.

— Но в тот миг, когда вы произнесете подобную фразу, дебаты будут проиграны. Если обе стороны согласятся, что система социальной защиты необходима, возникнет вопрос о размере пособия по безработице. Почему надо платить тысячу в месяц? Почему надо платить полторы? Или две? А ведь за год безработица не исчезнет. Если обе стороны согласятся, что пособие по безработице выплачивать нужно, тут же возникнет вопрос: а почему бы ему не быть вечным? Стоит хоть на что-нибудь согласиться — и дебаты будут проиграны, потому что их главный вопрос — в том, сколько люди должны получать. Мы слишком часто считаем, что дебаты начинаются с первого шага навстречу друг другу. На самом же деле такие дебаты обречены на провал».

Все это, естественно, изначально подразумевает, что у нас нет никаких этических или моральных обязательств, чтобы обеспечивать безработным социальную защиту. Это вопрос о ценностях, который снова возвращает нас к иудейско-христианской морали, кирпичной стене, на которую то и дело натыкаются доктрины объективистов. В основе темы вторых дебатов — два любимых конька объективистов: альтруизм и внутрисемейная зависимость. «За многие столетия всем нам вдолбили в головы, что во всем есть в том числе и религиозный аспект. Поэтому огромное чувство вины твердит нам, что мы обязаны быть сторожами братьям своим», — заметил Колвин. По поводу чувства вины я с ним согласился, как согласился бы на моем месте любой еврей.

И я предположил, что стоит пройти этот путь до конца и перевести борьбу обозначенных взглядов в противостояние между объективизмом и иудейско-христианской моралью. Почему бы не пригласить на вторые дебаты, скажем, католического священника?

«Да, конечно, мы постоянно говорим об этом: если вы объективист, то вы атеист, — согласился Колвин. — Поэтому дело едва ли дойдет до дискуссии со священником по вопросам морали. Я думаю, объективист откажется от подобной беседы на том основании, что мораль религиозных людей основана на мистицизме, который мы полностью списываем со счетов. Ведь за тем, что основано на мистицизме, не может стоять настоящей морали».

Было любопытно наблюдать, как христианскую доктрину возрастом в две тысячи лет столь небрежно отправляют в мусорную корзину, однако на меня произвела сильное впечатление искренность и прямолинейность Колвина. Этот человек не бросал слов на ветер, чему, вероятно, и был обязан своим успехом в качестве менеджера хедж-фонда и возможностью выйти на пенсию в таком раннем возрасте. (Келли предпочитал говорить о «полуотставке», но я не видел здесь никакого «полу-». Я знаком с настоящими пенсионерами, старше шестидесяти пяти, а они работают куда больше, чем он, — в каком-нибудь супермаркете вроде «Walmart» или занимаясь продажами по телефону.) Колвин выразил надежду, что дебаты повлияют на мышление зрителей, усилят или ослабят их веру. «И то и другое — только на пользу. Взять, к примеру, капитализм. Вы приглашаете какого-нибудь думающего человека от демократов, и у вас есть Джон Эллисон, человек невероятно вдумчивый, ясно излагающий свое мнение по поводу капитализма. Предположим, они сойдутся в дебатах. В данный момент у меня есть определенные убеждения, но что случится после дебатов, если представитель демократов выдвинет неожиданные, веские доводы в пользу своей позиции? Я их запомню и, придя домой, постараюсь обдумать».

После этих слов я пересмотрел свое мнение о Колвине как о человеке, не бросающем слов на ветер. Можно изменить мнение людей по каким-нибудь второстепенным для них вопросам: например, о моющем средстве или о каком-то конкретном политике. Но чтобы поменять основополагающие убеждения, простой болтовни, как правило, недостаточно. Однако в следующий момент мой собеседник развил свою мысль: «Если я буду думать о новых для меня идеях достаточно долго и упорно, а затем по какой-то причине отвергну их, то мои собственные убеждения окрепнут, потому что я подверг их сомнению». Возможно, помимо воли самого Колвина эти его слова напомнили мне о том, какую истерику закатила Айн Рэнд, пытаясь выбраться из гостиничного конференц-зала в 1967 году.