Книга Изображение военных действий 1812 года - Михаил Барклай-де-Толли

Не желая сознаться, что отступление от реки Немана к Москве неминуемо воспоследовало от малочисленности наших армий, и, напротив, утверждая, что отступление сие произведено было вследствие глубоко соображенного предначертания, они полагают тем придать более блеска нашему оружию.

Но говорящие таким образом должны бы знать, что слава, приобретенная Россиею, не имеет надобности в пособии хитрости и лжи: 1812 год был пробным камнем, открывшим сокровища, которые Россия заключает в недрах своих, и потомки наши всегда с гордостью вспоминать будут о сей достопамятной эпохе истории своего государства.

Одного справедливого описания событий достаточно уже для доставления отечеству нашему удивления современников и потомства. Впрочем, лесть бывает иногда столь неискусна, что, думая приукрасить происшествия, ей излагаемые, в самом деле унижает оные. Действительно, допуская предположение, что армии наши могли бы держаться на реке Немане, не возлагают ли на них ответственность за разорение миллиона мирных жителей, которых они могли бы защитить?

Дабы показать дела в истинном виде, мы просим читателя заметить предположения генерала Барклая де Толли, сразиться с неприятелем под Витебском и Дорогобужем, и наступательное движение к Рудне, произведенное Российскими армиями после соединения оных под Смоленском. Если бы отступление производимо было в исполнение предначертания, уже данного правительством, то осмелились бы начальники наши явно нарушить оное, предпринимая наступательные действия?

Сверх того, огромные магазины, учрежденные нами в Литве и которые посчастливилось нам истребить, не ясно ли доказывают, что совсем не полагали отступать с такой поспешностью, с каковой сие произведено было? Поистине, мы отступили сперва к Смоленску, для того чтобы соединить обе наши армии, ибо находили себя слишком слабыми, а потом от Смоленска к Москве, дабы сблизиться к своим подкреплениям.

Конечно, неоспоримо, как мы уже и сказали, что император Александр, единожды начав войну, вознамерился вести оную до последней крайности и, вследствие того, решился на отступление, сколь бы оное не могло случиться продолжительным, однако же от таковой решимости, востребованной тогдашними обстоятельствами, еще весьма далеко до исполнения заранее сделанного предначертания.

К тому же, какое было бы последствие сего мнимо превосходного предначертания, если бы Наполеон остановился у Смоленска? И всяк согласится, что нельзя было предвидеть того, чтобы французский император решился перейти за реку Днепр в течение одного похода».

Не ограничиваясь сочинениями Данилевского и Бутурлина, приведем слова еще одного достойного свидетеля и участника достопамятной войны 1812 года, принца Евгения Вюртембергского, который, и по родственной связи с нашим императорским домом, и по близким отношениям своим к главным начальствовавшим лицам нашей армии, мог быть поставлен, – и, судя по словам его, был поставлен, – в известность насчет истинной цели наших действий в эпоху нашествия Наполеона.

Принц говорит: «Весной 1812 года, когда меня назначили начальником дивизий во 2-м корпусе, план действий был уже готов у русских. В пользу оснований, которыми руководствовались при начертании его и который состоял в систематическом отступлении, громко говорили современные успехи Наполеона в Португалии. Россия представляла собой еще более выгодных условий к выполнению подобного плана, который, можно сказать, ей только одной свойствен.

Ясно, что, при бесчисленных средствах Наполеона и при его характере, все спасение наше зависело от самой осторожной осмотрительности и от умения воспользоваться местными выгодами. Что до меня касается, то я твердо надеялся на успех, чему могу представить неоспоримые доказательства, и надежды мои основывал на решимости самого императора Александра – действовать таким образом. Я был уверен, что необходимость отступательной войны непременно обнаружится сама собою, и что тогда сами порицатели предположенной системы действий подчинятся ей по собственному убеждению.

В описываемую мной эпоху не все, однако, русские разделяли это мнение; напротив, много слышалось голосов в пользу наступательных действий, или, по крайней мере, в пользу самых упорных оборонительных, так чтобы каждый шаг земли был уступаем не иначе, как с боя. Конечно, правительство не обращало внимания на эти толки, но они не остались без влияния на дух войска. Правда, мужество и твердость не покидали солдат ни на минуту; однако от постоянных приказаний отступать неминуемо закралась какая-то безнадежность.

Нельзя было: ни вразумить каждому необходимости такого рода действий; ни порицать недовольного говора армии, в котором высказывалась одушевлявшая ее храбрость. Сам покойный Багговут, один из лучших друзей моих, жаловался на содержание тайных инструкций, которыми, задолго еще до открытия кампании, сообщалось ему о предположенном отступлении».

Повторяя, что основной идеей императора Александра было систематически завлекать неприятеля все далее и далее, принц продолжает: «По весьма близкому расстоянию Дриссы от границ, нельзя было ожидать от этого пункта выгод для такой системы войны, которая основывалась не на битвах, а на постепенном истреблении неприятеля; поэтому, конечно, необходимо было его оставить и продолжать отступление в другом, более соответственном направлении.

В Германии и Франции, однако, постоянно опровергают факт, что отступление производилось русскими вследствие твердых предварительных соображений, приписывая его одному паническому страху перед оружием завоевателя, и стараются объяснить все позднейшие наши успехи только стечением благоприятных обстоятельств. Новейшие сочинения, появившиеся с целью открыть истину, пытаются вывести то же заключение из самого хода событий и опять впадают в заблуждение; не от недостатка проницательности и не от неблагонамеренности сочинителей, а единственно от несовершенного знакомства с сущностью дела.

Я утверждаю противное, основываясь на неоспоримых документах, из которых ясно можно видеть, что еще задолго до начала войны мысль о необходимости подобного образа действий против врага, столь сильного, занимала императора Александра. Да и была ли у него возможность иным способом выйти победителем из борьбы с соединенными силами всего Европейского Запада?

Империя Российская обладала значительными средствами, как это показали 1812, 1813 и 1814 годы, в продолжение которых на пополнение только одного, например, полка в моем корпусе поступило, в разное время, 22 батальных комплекта людей, – но самая политика не дозволяла заняться заблаговременным сформированием этих масс, потому, что такая деятельность в вооружении со стороны России легко могла бы вовлечь ее в войну преждевременную и захватить ее врасплох».

Наступательное движение от Смоленска к Рудне принц приписывает секретным инструкциям, повелевавшим Барклаю не упускать из вида ни одного выгодного случая к поражению неприятеля и чрез то самое приводить его в заблуждение насчет истинной нашей цели. «Может быть, спросят, – находим мы в том же сочинении, – к чему послужило Барклаю Смоленское кровопролитие, если он не имел в виду упорной и продолжительной защиты города, купленного французами такой дорогой ценою?