Книга Сможет ли Россия конкурировать? История инноваций в царской, советской и современной России - Лорен Р. Грэхэм

Другой молодой ученый ответил: «У нас нет культуры инноваций – нет опыта, нет традиций. Наши ученые продолжают оставаться советскими с точки зрения их отношения: для них бизнес – это что-то грязное. Наша научная культура практически не затронута предпринимательским духом»{165}.

Чем объяснить негативное отношение к коммерческим технологиям многих российских ученых? Ответ можно найти в необычном сочетании российских особенностей и устаревших идей, характерных для общеевропейской истории. Россия пострадала и от того и от другого: от старой общеевропейской болезни и от новой, присущей только ей.

В свое время в Европе с презрением относились к ремеслу торговца. Монархия, знать и церковь – все получали свой статус по праву наследования, а не добивались его или зарабатывали. Монархи правили государствами по божьей воле, а не благодаря личным способностям или достижениям; знать – из-за своего происхождения и роли защитников государя и государства. Церковь занималась духовными делами и давала религиозное обоснование существовавшего миропорядка. Этот порядок начал меняться в конце XVII века, сначала в Нидерландах, затем в Англии, Северной Америке, а потом уже и в остальных странах Западной Европы{166}. В обществе укоренялась новая идея: можно быть уважаемым, даже заслуживающим восхищения гражданином и при этом получать прибыль от своего умения производить или продавать товары, предлагать услуги. В некоторой степени эта идея была связана с протестантизмом и зарождающимся капитализмом (тезис Вебера[40]), но в некоторых странах она развивалась и без этих сопутствующих элементов.

В Россию эта идея пришла гораздо позднее, чем в большинство стран Западной Европы. До самого заката Российской империи значимость монархии, знати и церкви превышала значимость буржуазии. Престиж был связан с силой, социальный статус купцов и предпринимателей был невысоким. Протестантизм на территории православной России не имел распространения{167}, а капитализм, пришедший сюда в конце XIX века в изрядно урезанном с точки зрения Запада виде, пришелся не ко двору многим критикам: как тем, кто все еще был подвержен романтическим идеям крестьянского идеализма, так и тем, на кого оказали влияние марксистские идеи, пришедшие из Западной Европы{168}. Если успешными бизнесменами или финансистами оказывались евреи, еще одной причиной враждебного отношения становился антисемитизм. К концу XIX века в России сложилось небольшое эффективное научное сообщество, но большинство ученых занимались «чистой наукой» и были слабо связаны с практической деятельностью (за редкими исключениями, каким был, например, выдающийся химик Дмитрий Менделеев){169}. Так сформировалась мощная российская математическая база (например, в области неевклидовой геометрии), а также базы в области теоретической физики и химии (но не в промышленности, основанной на этих областях знаний).

На образ мышления, превалировавший в России в последние десятилетия царского режима, наложился поток радикальных идей, крайне критичных в отношении капитализма, конкуренции и частной инициативы. Революционеры-марксисты, пришедшие к власти в России в 1917 году, были, безусловно, модернизаторами. Но основным двигателем модернизации они считали государство, систему государственного планирования, а не деятельность индивидуальных предпринимателей. Таким образом, концепция новатора, получающего деньги за реализацию своих идей, распространение которой в царской России уже отставало по сравнению с большей частью Европы, в советской России окончательно сдала свои позиции и стала почти аморальной. В Большой советской энциклопедии приводится определение «буржуазии» как «правящего класса в капиталистическом обществе, живущего за счет эксплуатации труда наемных рабочих». А предпринимателям необходимо нанимать рабочих. В 2006 году в новой российской энциклопедии прежнее определение заменила новая формулировка: «Буржуазия – это социальный класс, имеющий капитал». Тем не менее старое определение еще широко используется, да и новое едва ли можно назвать позитивным в части оценки роли буржуазии{170}.

Для российских ученых, работающих за счет господдержки в государственных исследовательских институтах, в том числе и в институтах Академии наук РФ, советская идеология, осуждавшая частное предпринимательство, не так уж неприемлема. Она дает им статус, в чем-то схожий с положением церкви в «добуржуазной» Европе: они жили в мире идей, и если их награда была обусловлена интеллектуальной деятельностью, то, как и в случае с церковью, она никак не была связана с практической реализацией этих идей.

Даже если некоторые ученые критически относились к политическому контролю, существовавшему в Советском Союзе, те из них, кто достиг высших должностей в своих исследовательских институтах, глубоко ценили особый статус, предоставленный им системой, включая доступ к магазинам спецобслуживания, больницам, санаториям, возможность выезда за границу. Особые привилегии, которыми пользовались ведущие ученые в Советском Союзе, независимо от их фактического вклада в экономику, помогают объяснить, почему, когда начался процесс распада Советского Союза, научная верхушка страны была в числе наиболее ярых защитников прежнего порядка{171}. И сегодня некоторые пожилые ученые с ностальгией вспоминают о своем положении в советское время. Они не хотят оказаться в мире экономической конкуренции.