Книга Коломбина для Рыжего - Янина Логвин

– Нет!

– Ну, Та-ань! А я к-кушать хочу! – с накатившей обидой. – А дядя Андрей с м-мамой ушли!

– Ч-черт! Кыш, Снусмумрик! Засолю, как гриб!

– Та-ань!

– Иди и ешь! Кто тебе мешает, не маленький!

– А мне одному скучно!

– А мне – нет!

Видимо, я все же озадачиваю мальчугана, потому что какое-то время он молчит. Но вот снова начинает скребтись в стекло.

– А мама п-пиццу сделала. Т-ты любишь пиццу?

– Не канючь, Снусмумрик! Все равно не выйду!

– Почему?

– Потому что мне плохо – раз! – я отбрасываю одеяло и откидываюсь спиной на подушку, вновь отыскивая взглядом надоевшую муху. – Я никого не хочу видеть – два! И три – я решила умереть от голода!

– Так не бывает, т-ты шутишь.

– Почему это? – возмущаюсь я осторожному ответу мальчишки. – Очень даже бывает. Вот сейчас на часах час дня, а у меня уже одна рука отмерла, и глаз не открывается. Еще немножко полежу – и ноги сами отвалятся!

Я слышу, как дверь приоткрывается, и в тонкую щелку раздается полное трепетного ужаса и сопереживания:

– П-по-честному?!

– Спрашиваешь! Конечно!.. Смотри, – я пускаю в голос нотки страдания, слыша легкий топот ног, проскользнувшего в комнату мальчишки. – Видишь, склеился? – поворачиваю к ошарашенному Снусмумрику лицо, прикрыв один глаз веком и расслабив мышцы. – Намертво! Никак не открыть. Хочешь потрогать?.. Может быть, у тебя получится.

Изумлению Снусмумрика нет предела. Я подставляю ему щеку, и он тут же тянется рукой к моему лицу, открыв рот и позабыв о дыхании в исключительной тишине. Когда почти касается века пальцами, мой глаз открывается, и мы оба с криком подскакиваем от прозвучавшего в дверь звонка – настойчиво-длинного и громкого!

– У твоей мамы что, нет ключа? – я слышу как сердце бьется о ребра. Так громко я давно не визжала.

– Е-есть, – удивленно шепчет мальчуган.

– Странно. У моего отца тоже есть. Как думаешь, Снусмумрик, – я тоже понижаю голос до шепота, – кто бы это мог быть?

Я практически уверена, что это наша добрая соседка – тетя Жанна, как всегда заглянувшая проведать меня, – я встретила старушку ранним утром, когда приехала домой пятичасовой электричкой, выгуливающую на поводке кота, но мальчишке об этом знать совсем не обязательно. За всю жизнь она привыкла к моим причудам, а сыну Элечки будет интересно.

Глаза юного пожарного распахиваются:

– Б-бандиты! Да, Тань?

– Хуже! – я приближаю лицо к Снусмумрику, глядя в распахнутые глаза.

– Тогда кто же? – удивленно моргает он.

– Настоящие зомби-дохляки!

– Точно!

– Есть пистолет?

Мальчишка с готовностью кивает.

– Есть! Игрушечный, с пульками…

– Годится, Снусмумрик! Заряжай и тащи! А я за сковородкой! Встретимся у входной двери!.. Полундра! К бою готовсь!

Мы разбегаемся по комнатам и с визгом несемся к двери. Бедная тетя Жанна! Надеюсь, она не всыплет мне за самодеятельность, как не раз бывало в детстве, и не примет сказанное на свой счет, но отступать уже поздно, и я громко шиплю, открывая замок, вскидывая к плечу сковороду, широко распахивая перед нами дверь.

– Карамба! Руки вверх, дохляки!

На мне пижамные шорты и майка. Волосы, после утреннего душа, резко перетекшего в сон, торчат во все стороны… На ногах тапки с заячьими ушами… Когда я вижу перед собой Рыжего – при полном параде, глянцево-свежего, с привычной ухмылкой на губах, – я замираю, от изумления смешно открыв рот.

Рядом у бедра щелкает пистолет Снусмумрика, и сразу же за щелчком мальчишка испуганно и робко пищит:

– Ой! И-извините! Я не-нечаянно!

Рыжий не был бы Рыжим, если бы мгновенно не проникся интонацией момента.

Он хватается рукой за сердце и медленно оседает на одно колено, роняя голову к плечу.

– Ох, меткий стрелок! Ты… меня… убил…

– Та-а-ань!! – кажется, сейчас со Снусмумриком случится истерика. Мальчишка впивается кулачком в мои шорты, дергая за них, неприлично оттягивая резинку на ягодице.

– Кыш к себе, Пашка! Не волнуйся! Я его одна прикончу! – бросаю за спину, спасая положение, и юный пожарный тут же с радостью скрывается в отцовской спальне, припадая глазом к смотровой щели в двери.

– Вставай и не паясничай, – командую гостю, когда мы остаемся с ним одни, а он по-прежнему остается стоять в неловкой позе коленопреклоненного Дон Кихота.

Парень легко поднимается. Отряхнув джинсы, смотрит на меня удивительно спокойно после всего случившегося между нами, как будто зашел повидаться со старым другом.

– Я думал у вас игра.

– Так и есть. У нас. А ты что здесь забыл? – мне не нужно притворяться, чтобы встретить Рыжего более чем прохладно. Мы расстались у общежития слишком злыми друг на друга, чтобы сказать на прощание хоть слово.

– Да вот, приехал поговорить. – Бампер внимательно пробегается по мне взглядом, останавливая его на моих ногах. – Значит, зайцы? – задумчиво приподнимает брови. – Коломбина, кто бы мог подумать…

– Не нравится, не смотри! – Будь я проклята, если покраснею!

– Ну, почему же, нравится, – парень скалится еще шире, как будто не замечая моего тона. – Мило. Я бы даже сказал: тебе идет. Пустишь гостя?

– Еще чего! Размечтался! А чайку за шиворот не налить?

Он оказался куда приветливее меня, и сейчас мы оба это понимаем, меряясь взглядами.

– А если так? – не желая отступать, Бампер достает из-за спины руку, протягивая мне веточку белой сирени. – Держи, Коломбина! Сорвал рядом с твоим домом. Теперь пустишь? Дело есть…

Внизу хлопает входная дверь, и я с ужасом узнаю отцовский шаг, знакомо чиркнувший каблуком о ступени, и вижу русую макушку семенящей рядом с Крюковым Элечки.

– С ума сошел, Артемьев? А ну быстро спрячь! – хмуря брови, прыгаю на парня, представляя, что за картина сейчас откроется родительским глазам. Но Рыжая сволочь вскидывает руку с сиренью над головой, так высоко, что мне не достать. Подхватив меня под голую спину, возвращает обижено знакомой интонацией:

– Еще чего? И не подумаю!

Поздно. Отец уже на площадке, а на моей талии лежит рука Рыжего. Я почти стираю зубы в крошево, когда ветка сирени повисает над моим ухом, торжественно вдетая в волосы наглой рукой.

– Я тебя убью! Клянусь, – успеваю сцедить сквозь стиснутый рот, прежде чем на губах отца появляется удивленная улыбка.

– О, Танюша! Да к тебе никак гости приехали? Что, помирились, дочка?

Отец отпускает Элечку и протягивает Бамперу ладонь для приветствия.