Книга Арабская авантюра - Талбот Мэнди

Мы узнали впоследствии, что этот пройдоха составил состояние, требуя пятьдесят фунтов стерлингов за поездку. На полпути к Дамаску машина отказала. Говорят, он доставил туда одиннадцать офицеров, купил на вырученную сумму двух жен и благополучно добрался к себе на родину, в деревню близ Мекки.

Вы знаете, как удивительны и непредсказуемы утренние туманы, как играет ими ветер. Едва мы тронулись, вся их масса собралась в одно большое облако, укрывшее бегущие войска и, волей случая, Фейсала, но наши авто остались, точно суда на мели, на виду у французов… которые к этому времени перешли в наступление.

Из тех, кого следовало принять в расчет, можно было с трудом составить одну дивизию. Почти все алжирцы. И выглядели они смертельно усталыми. Как я понял, они двигались ускоренно по сравнению с главными силами, чтобы в полной мере воспользоваться изменой офицеров Фейсала. Теперь они шагали вперед, сутулясь и волоча за собой винтовки, выставив застрельщиков примерно в четверти мили вперед.

Показались конница и артиллерия — справа в отдалении: очевидно, они пытались обойти с тыла бегущую армию. Но они были слишком далеко, чтобы представлять для нас опасность, к тому же двигались не в нашу сторону. Клубы тумана на западе не позволяли разглядеть то, что находилось еще дальше. Где находятся главные силы французов, невозможно было даже угадать; не исключено, что они даже не выступили с побережья.

Фортуна пришла к нам на помощь в образе лошади, оставшейся без седока. Это был великолепный арабский жеребец, привязанный за удила к колесу водовозной бочки и брошенный в горячке бегства. Джереми присвоил себе скакуна. Он ехал, как принято у арабов, с короткими стременами, и я бы не упрекнул родного брата Фейсала, обознайся тот с десяти ярдов. Похоже, мой друг австралиец еще в пеленках любил пошалить. Теперь он лихо передразнивал Фейсала, словно снимался в кино.

Полагаю, бинокли у французских офицеров были отменные, ибо едва Джереми вскочил в седло, наступающие алжирцы открыли по нам шквальный огонь. Сомневаюсь, что целая дивизия стала бы палить из пулеметов и всего, что подвернется под руку, по паре машин и одному всаднику, если бы кто-то не объявил, что обнаружил Фейсала.

Мы с Гримом бросили машину вместе с водителем и прыгнули на место Джереми. Это произошло самое большее в двухстах ярдах от вершины покатого холма, за которой мы вскоре исчезли из виду. И как только мы через нее перевалили, я выдернул из корзины белую скатерть, в которую Рене заворачивал цыпленка и прочую снедь, и неистово ею замахал.

Далее…

Боже, какое было зрелище! Внизу, прикрытая с двух сторон холмами, мрачно собиралась арабская пехота Фейсала в количестве примерно дивизии, намереваясь следовать за отступающими. Поспорь вы, что французы не знают об этой дивизии, и деньги сами прыгнули бы к вам в карман. Понятно, о чем-то подобном в тот миг подумал каждый из нас. Мэйбл точно подумала. Я тоже, безусловно. Но Джереми первый озвучил эту мысль, подъехав к нам и придержав коня.

— Что скажешь, Джим? Спорим, я могу воодушевить эту ораву. Поведу их и покажу алжирцам, где раки зимуют…

Грим покачал головой.

— Я даже спорить не буду. Но играть надо так, как договорились. Пусть бегут. Чем меньше схваток сейчас, тем меньше будет бесчинств, когда французы войдут в Дамаск. Гони их домой!

Так Джереми и поступил. Полагаю, это послужило подоплекой газетных баек, согласно которым Фейсал в последнюю минуту пытался внезапно атаковать французов. Несколько французских бронемашин перевалили через гребень холма и погнались за нами. Три машины, трое офицеров, три пулемета и около дюжины солдат… Одна застряла на вершине — полагаю, она сломалась. Но не сомневаюсь: те, кто сидел в ней, видел, как Джереми гарцует взад и вперед, призывая угрюмых арабов сдвинуться с места. Полагаю, именно эти вояки поделились своими наблюдениями с газетными репортерам на базе.

Однако оставшаяся пара машин не решилась приблизиться на опасное расстояние, пока мы не проехали за отступающими частями арабов около мили, а на холме не появились алжирцы, идущие очень медленно. Началась перестрелка из винтовок. Стреляли издалека; арабы, продолжая отступать, отстреливались вразнобой. Мы сделали вид, будто где-то есть другие полки, ожидающие наших приказов, и направились вниз по склону, на север, где начиналась пересеченная местность — она как нельзя лучше подходила для нашей цели. Судя по тому, что бронемашины даже не пытались приблизиться, французы не на шутку опасались засады.

Так мы получили все преимущества и втянули их в пляску среди валунов и притоков прихотливо вьющейся речушки. Джереми скакал впереди, выбирая дорогу. Всякий раз, оказавшись на виду у преследователей, мы разыгрывали целый спектакль, заставляя Рене размахивать белой скатертью. Я защищал его, сдерживая Мэйбл и Грима, которые изображали попытку бить меня по голове пистолетами. Два-три раза преследователи открывали огонь. Думаю, таким образом они хотели заставить нас сдаться, не ставя целью в нас попасть: Фейсал был нужен им живым. Это была самая настоящая игра в кошки-мышки. Джереми так искусно вел нас, что она могла продолжаться до бесконечности. Увы, у нас закончился бензин. Мы бросили машину и нашли убежище в пещере, где воняло, точно в родовом склепе. Французы притормозили в пятидесяти ярдах и развернули пулеметы в сторону входа. Убедившись, что они не намерены нашинковать нас свинцом, я вышел со скатертью изображать парламентера. Я не хотел идти, но Грим решил, что они поймут мой французский.

Конечно, обсуждать было нечего, но я тянул время. Для настоящего Фейсала, который в это время пробирался на британскую территорию, каждая минута была на вес золота. Офицер, который вел переговоры со стороны французов, — бледный крепкий коротышка с физиономией борова, судя по всему, выслужился из нижних чинов, не усвоив хороших манер. Он согласился принять нашу капитуляцию и сохранить нам жизнь — по крайней мере, до поры до времени. Пока мы беседовали, запах в пещере доконал моих друзей, и они вышли.

Господи! Французский капитан остервенел, обнаружив, что Фейсала здесь не было и нет. Коротышка ругался на чем свет стоит, обозвал Мэйбл шпионкой, отобрал нашу корзину с харчами и, думаю, застрелил бы Джереми на месте, если бы тот не вспомнил о своих способностях клоуна и не рассмешил остальных французов. Смех и убийство — две вещи несовместимые. Джереми изобразил танец живота; не стоит объяснять, что подобного трудно ожидать от прямого потомка пророка Мухаммеда. Ему удалось разрядить обстановку. Однако французы сожгли нашу машину, прежде чем запихали нас в свою — полагаю, просто чтобы сорвать злость. И пристрелили арабского жеребца.

Дальнейшая прогулка на машине была сродни тем, какие устраивают свиньям по дороге к колбаснику: много спешки, а толку чуть.

— Что проку злиться? — спросил я капитана Жака Доде, который взял нас в плен. Он сидел у меня на коленях, уперев мне в грудь дуло пистолета. — Почему бы не счесть это шуткой? Вы постарались, и никто вас не упрекнет. Подумайте, что может случиться?… Как вы думаете, что с нами сделают?

Он пожал плечами, и его холодные голубые глазки посмотрели мне прямо в глаза.