Книга Белая свитка - Петр Краснов

Выжва видел в нем все-таки опору. Приезжал ли народный комиссар по военным и морским делам или кто-нибудь из членов Революционного Военного Совета, Выржиковскии знал, как построить полк, как рапортовать, что показать, где поставить начальство, как провести полк. В полковом клубе он умел умно, любезно и всегда аполитично сказать спич в честь приезжего, устроить какое-нибудь интересное состязание красноармейцев, какой-нибудь бег под ведром или замысловатые прыжки, езду конных ординарцев, развлечь ни уха ни рыла в военном деле не понимающее начальство и рядом с этим не показать ничем, что начальство иногда ляпнет глупость, а, напротив, ловко подсказать начальству то, что нужно сказать.

На летней «учебе» в лагерях он был незаменим. На стрельбе, на маневрах он знал, что надо делать, и за него цеплялись и командир полка, рабочий Выжва, и политический комиссар, еврей Медяник.

– Что вы такой красный?.. Снег, что ли, идет? – спросил его Выжва, глядя, как алмазами горели в густой седине Выржиковского тающие снежинки.

– То есть такая вьюга, Михаил Антонович, что прямо страшно. На плацу уже на четверть снега. От клуба едва дошел. С ног валит. Так и крутит. Беда в поле в такую непогоду, да и в лесу не сладко. Бор шумит как железная дорога.

– Отчасти хорошо, что зима наступает, – промолвил Выжва.

– Ну? – удивился Выржиковский. – Что тут хорошего?

– С партизанами станет спокойнее. А то, слыхали, на прошлой неделе опять нашли в лесу девять повешенных чинов местного ГПУ и надпись: «Это за тех, кого вы расстреляли. Белая Свитка».

– Вы уже, ради Бога, не говорите Срулю, а то он замучает полк облавами.

– Ладно… Да теперь вьюга. Какие теперь облавы? Что же, приступим к чаепитию?

– Может быть, подождем комиссара.

– Хорошо. Да вот, кажется, и он.

Вошедший, однако, был Смидин. Он был в элегантном, в талию сшитом френче, напудренный, завитой, надушенный даже, как будто слегка подкрашенный. Высокий, затянутый, с бритым, сухим, «под англичанина», надменным лицом, он был бы красив, если бы не голубые веки глаз, следы разврата, кокаина и безумных ночей с женщинами.

– Ну, как Пульхерия? – спросил, подмигнув, Выжва. – Подается?

– Тс, – зашипел, становясь на цыпочки, Смидин. – Корыто здесь шествует со Срулем.

– А все-таки?

– Вчера сдалась под кокаином. Ну и страстная же, сука. Замучила.

– Ты смотри, Яшка, – сказал Выржиковский, распяливая пальцы ладони. – Как у нас говорили: корнет, – тронул он задранный кверху палец, – поручик, ротный, полковник, генерал, – показал он на опущенный палец. – Не попади в генералы прямо из корнетов. Тогда плакать будешь, что был так расточителен теперь. Побереги себя.

– На мой век хватит. Веришь ли, Иван Дмитриевич, и теперь иногда такая тоска подступит, что просто сил нет. Все кажется, скоро умру. Сердце так и сожмется. Пустота кругом. Тогда мне и бабы противны.

– А к Пульхерии все-таки подсыпался? – толкнул его кулаком в бок Выжва.

– Ой, больно, товарищ командир, – жеманно скривился Смидин. – Пульку эту самую жалко пропустить было. Лестно, что она ученая. Председательница местного женотдела. Все толковала о равноправии, о свободе… Э… У всех одинаково… Сука, как и все…

– Тише ты… Слышишь? Пришли, – сказал ему Выржиковский.

Выжва пошел в приемную встречать комиссара.

6

Медяник был в большом возбуждении.

– Ну, слушайте, – говорил он, не здороваясь, – лапаться после будем… Даже совсем-таки не будем… Совсем лишнее… Не гигиеничный, буржуазный обычай… Я сейчас получил телеграмму из Уисполкома… Послезавтра через станцию Гилевичи изволит по пути из заграницы проследовать прямым поездом Варшава – Москва сам Полозов…

– Чайку позволите, Сруль Соломонович? – спросил Выжва.

– Не перебивайте меня, товарищ, когда я говорю. Да, налейте, не очень крепкого… И приказано, – поднимая кверху палец и повышая голос, продолжал Медяник. – Вы слышите? И приказано, – в виду усиления деятельности братьев «Русской Правды» и появления в нашем уезде опять этой проклятой Белой Свитки, – приказано с завтрашнего дня поставить полк на охрану железной дороги от самой границы до станции Гилевичи. Там товарищ комиссар изволит кушать. Я звонил на станцию. Там уже, знаете, большая тревога. Полозов ведь любит кушать хорошо. Он любит, знаете, уху из стерлядок, он любит борщок со сметаной. Ну, борщок – это Гилевичам по силам. Но вот стерляди? Мне передавали, что послали помощника повара на паровозе в Минск за стерлядями и персиками. Нам надо составить приказ: выступать полку завтра в восемь утра, чтобы занять дорогу. Вы поняли?

– И приказ составим, – сказал Выржиковский. – Мне до войны приходилось в Муринском полку стоять на охране пути при проезде Государя Императора. И теперь так же выставим. Вы только скажите нам, кто такой товарищ комиссар Полозов.

– Н-ну? – удивился Медяник и отставил руку с бутербродом с ветчиной в сторону так, что Смидин должен был посторониться. – Вы-таки не знаете, кто такой товарищ Полозов? Так я же вам скажу: это же Пац! Сам Пац… Самуил Моисеевич Пац… Вы не слыхали? Он был прежде помощник аптекарского ученика в Овруче. Ну, знаете, маленький такой жидок, совсем незначительный. Ну, только он был ужасно какой умный. Когда надо было ему отбывать воинскую повинность, он бежал себе в Индию. Я вам говорю, прямо-таки в Индию. Потом с чужим паспортом учился в Казанском университете, вступил в партию, ну и засыпался, знаете-таки, с прокламациями. Тогда это строго было. Так его сослали в Якутскую область. Обычные зверства царизма. Ну, он-таки оттуда бежал и смылся в Швейцарию. Там, я вам скажу, – вставая, сказал Медяник, и с ним невольно встали все, – он даже самого Ленина, – он ткнул пальцем на литографированный портрет Ленина, висевший в черной рамке на стене между маленькими портретами Ворошилова и Тухачевского. – Он самого Ленина знал… Ну, теперь он в Реввоенсовете. Важная шишка. Он ездил за границу с секретным поручением вместе с товарищем Бахолдиным. Ну, вы же его все, военщина, знаете. Бахолдин весною умер, и теперь товарищ Пац едет назад один. И на вас возложен священный долг, прямая обязанность честного красноармейца, охранить его на пути. Мы-таки этим должны гордиться. Пац очень сильный человек, а ум, можно сказать, выдающийся. Про него дураки болтают, он с самим чертом знается. Это, конечно, знаете, бабьи сплетни. Кстати сказать, по части баб товарищ Пац нашему товарищу начальнику штаба не уступит. Любит девчонок. Он и покушать любит… Нам надо перед ним особенно отличиться. Прежде всего – охрана. На станции охранять будет ГПУ. Потому что, вы сами понимаете, это же, – Медяник шепотом договорил, – самое их, Белой Свитки, гнездо.

– Теперь Белая Свитка везде, – сказал сытым голосом Выжва. Он сложил руки на круглом животе и крутил один палец около другого. – На прошлой неделе ездил я в N-ский кавалерийский полк относительно бракованных лошадей. Мне комполка и говорит: – «Как я вам могу дать лошадей, когда у меня Белые Свитки сорок штук угнали? Я теперь и бракованным рад. Молодых красноармейцев обучать».