Книга Четверо Благочестивых. Золотой жук - Эдгар Аллан По

– Какого черта тут происходит? – с грохотом захлопнув за собой дверь, вскричал Лезерсон. – Да я вас арестую за этот наглый розыгрыш…

– Значит, вы догадались, что это я звонил… Недурно, – улыбнулся Леон Гонзалес.

Мужчина нервно сглотнул.

– Что вам нужно? Наверное, это касается той несчастной, которая сегодня сбежала из сумасшедшего дома… Я услышал об этом перед отъездом.

– И это говорит нам о том, что ваши люди дежурили и сегодня, – констатировал Леон. – Только они немного опоздали.

Лицо Лезерсона сделалось еще бледнее.

– Вы ее видели? – рявкнул он. – Представляю, что она вам обо мне наговорила…

Леон вынул из кармана обрывок грязной ткани и развернул его.

– Вам это знакомо? – спросил он. – Когда Марк Стэмфорд умер, это было на его пододеяльнике. Вы знали, что он нарисовал эти странные картинки.

Льюис Лезерсон не ответил.

– Сказать вам, что это? Это его настоящее завещание.

– Ложь! – хриплым голосом вскричал хозяин дома.

– Это его подлинное завещание, – твердо повторил Леон. – Эти три странных ромбовидных контура – грубые планы трех принадлежащих ему поместий. Дом – его особняк на южном берегу, а кружочки – это деньги.

Лезерсон изумленно разглядывал рисунок.

– Ни один суд не примет этой бессмыслицы, – наконец процедил он.

Леон белозубо улыбнулся.

– Так же, как обычных английских слов «all», «for», «Margaret» и в конце «Mark» («все», «для», «Маргариты», «Марк»)? Марк Стэмфорд был безграмотен, поэтому изобразил эти слова в виде предметов, названия которых напоминали ему звучание данных слов: шило («awl») – это «все» («all»), четверка («four») в виде четырех черточек – это «для» («for»), маргаритка («marguerite») – это «Маргарита», («Margaret»), и в конце подпись – собственное имя, Марк, в виде изображения следа ноги («mark»).

Огромным усилием воли Лезерсон сумел взять себя руки.

– Уважаемый, эта идея абсурдна… Он собственноручно написал свое завещание…

Леон, слушавший его, прищурив глаза и чуть опустив голову, не дал ему договорить.

– Он не умел писать! – напористо произнес Гонзалес. – Он мог рисовать картинки, но не смог бы написать и собственного имени. Если бы миссис Стэмфорд показали свидетельство о браке, она бы увидела, что вместо подписи он поставил крестик… Именно поэтому вы вставили в тот документ небольшой пункт насчет того, чтобы она не подписывала свидетельство, поэтому вы держали ее узницей в Харлоу – боялись, как бы она не провела собственное расследование.

И тут Лезерсон совершенно неожиданно метнулся к своему столу и рывком выдвинул один из ящиков. В следующий миг в руке его блеснул автоматический пистолет. Подбежав к двери, он распахнул ее и отчаянно закричал:

– Помогите… Убивают!

После этого развернулся к стоявшему неподвижно Гонзалесу, вскинул пистолет и нажал на спусковой крючок. Раздался щелчок, но выстрела не последовало. На лице Леона не дрогнула ни одна черта.

– Я вынул патроны из обоймы, – ледяным голосом произнес он. – Столь искусно разыгранная вами трагедия превратилась в фарс. Мне позвонить в полицию или вы сами?

Люди из Скотленд-Ярда задержали Льюиса Лезерсона в Дувре[48], когда он садился в лодку.

– С доказательством завещания могут возникнуть трудности, – заметил Манфред, читая описание этих событий в газете, – но я не сомневаюсь, присяжные позаботятся о том, чтобы наш друг Льюис оказался в том месте, которого заслуживает…

Когда на допрос был вызван Леон (при этом Пуаккар, сидевший в зале рядом с Манфредом, шепотом описывал ему все происходящее с точки зрения психологии, которой давно и основательно увлекался), он удостоил суд следующим объяснением:

– Ребус подсказал мне, что он не умел писать… Тот факт, что завещание не обязывало миссис Стэмфорд выйти замуж за Льюиса, указал на то, что этот человек женат и любит свою жену. Остальное было до смешного просто.

Глава 2. Счастливые странники

Из трех мужчин, чья контора располагалась на Керзон-стрит, самым импозантным бесспорно был Джордж Манфред. И лицо, и манера держаться у него были поистине аристократическими. На улице среди обычных людей его невозможно было не заметить, и виной тому был не только его немалый рост, но и то трудно уловимое «нечто», отличающее человека истинно благородного происхождения.

– В толпе Джордж выглядит, как скаковая лошадь в табуне пони! – не скрывая восторга, заметил как-то Леон Гонзалес, что было недалеко от истины.

И все же именно Леон привлекал к себе обычных женщин… Да и не только обычных. Было непростительной ошибкой поручать ему дела, в которых участвовали женщины. И не потому, что он был таким уж волокитой, а потому, что всякий раз после этого неизменно находилась как минимум одна незамужняя девица, которая начинала забрасывать его письмами по десять страниц.

Самого Леона это немало удручало.

– Да я ей в отцы гожусь! – однажды, не выдержав, вскричал он. – Клянусь, я ей всего лишь «Доброе утро!» сказал, не более того! Если бы я взял ее за руку, да напел пару canto[49] в ее розовое ушко, я бы признал себя виновным. Но, Джордж, честное слово, я…

Джордж не смог ему ничего ответить, потому что его охватил неудержимый приступ хохота.

Однако наука покорять женские сердца была Леону отлично знакома. Однажды в Кордове он приударил за одной сеньоритой… И три ножевых шрама у него на правой стороне груди подтверждают, что старания его увенчались успехом. Что же касается тех двоих, напавших на него, они мертвы, поскольку это амурное приключение помогло вывести на чистую воду человека, которого разыскивала полиция Испании и Франции.

И вот одним свежим весенним утром Леон обратил особо пристальное внимание на темноглазую стройную леди удивительной красоты, которую встретил в Гайд-парке. Едва увидев ее медленно идущей по дорожке, он поднялся со скамейки. Это была элегантно одетая женщина лет тридцати, прекрасно сложенная, с безупречной кожей и темно-серыми, почти черными глазами. Встреча их не была случайной, ибо Леон уже не одну неделю наблюдал за ней.

– О, это ответ на молитвы, прекрасная госпожа! – воскликнул он, и сие необычное приветствие прозвучало тем более изысканно, что сказано было по-итальянски.

Не в силах сдержать улыбки, она бросила на него лишь один быстрый веселый взгляд из-под длинных ресниц и легким жестом позволила надеть шляпу, которую Леон держал в руке.