Книга Пантера Людвига Опенгейма - Дмитрий Агалаков

– Эй! – осторожно ступая, то и дело останавливаясь и прислушиваясь, вновь крикнул он. – Цезарь, это я, Рудольф Валери, ваш бывший должник! Отзовитесь, черт бы вас побрал!

Едва успев договорить, он похолодел и отпрянул – его нога наступила на что-то большое и мягкое. Как раз в это мгновение спичка обожгла ему пальцы. Не дыша, дрожа всем телом, гость прижался к перилам.

– Кто это? – едва слышно спросил он.

Неверными руками Давид зажег новую спичку и нагнулся. У его ног, выбросив полтуловища с площадки на лестницу, лежал исполинский труп. Он сразу узнал одного из ублюдков-племянников Цезаря Мауроса – его бычья шея оказалась безобразно распорота и густо обагрена запекшейся кровью.

Давид не знал, что ему делать дальше – немедленно убежать из этого дома или идти вперед. Чувствуя, как бешено колотится его сердце, он перешагнул труп и, нащупав ручку дверей, толкнул их.

Он вышел в коридор и сразу остановился – в конце коридора, на фоне слабо освещенной комнаты, стоял человек. Броситься назад гостю помешала одна странность – тот человек стоял и не стоял одновременно. Тень от него падала в коридор, но ноги его не касались пола – под ними блестел свет! Давид понял все шагов через двадцать – второй племянник Цезаря был повешен под косяком. Стеклянные глаза второго быка из одной упряжки испуганно таращились в коридор, словно там, в темноте, притаилось что-то страшное.

Обойдя повешенного, гость оказался в зале. Давид остановился у самого порога, не удивившись тому, что увидел. Комната, наглухо задрапированная бархатом, была покойна и тиха. В центре, на круглом столе, на серебряном блюде в бурой запекшейся жиже покоилась лишенная волос голова Цезаря Мауроса. Веки его были плотно сомкнуты, нижняя губа, чуть оттопыренная, открывала ряд нижних зубов. Казалось, голова спала. Тело Цезаря Мауроса, в смокинге, пропитанном кровью, расположилось тут же, в кресле. В том кресле, в котором Цезарь встречал своего карточного должника. Могучие руки хозяина дома лежали на подлокотниках. Блестели запонки на белоснежных манжетах, покрытых черными пятнами. В пальцах правой руки торчал окурок потухшей сигары, на мизинце мутно горел перстень Цезаря – дымчатый «кошачий глаз» в золотой оправе.

Давид подошел к столу. Рядом с подносом была записка. Не трогая ее, он прочел: «Спокойной ночи, Цезарь». Вместо подписи стояла всего одна буква «Н».

«Есть только один человек, способный на роскошь не отдавать Цезарю Мауросу долги», – вспомнил Давид слова Лейлы.

– Нарцисс, – прошептал он. Не без злорадства кивнул: – Прощай, боров!

Никогда еще Давид не был так осторожен, уходя из чужого дома! Тенью выскользнул он на улицу и поспешил прочь с места преступления. Лишь один раз он оглянулся на дом, где испытал столько унижения и страха. Запахивая плащ, Давид не смог скрыть злой усмешки.

8

Карл Пуливер настойчиво тормошил его за плечо.

– Который час? – не отпуская подушку, сонно пробормотал Давид.

– Скоро полдень. Я догадался, что ты придешь за полночь, и не стал будить тебя рано. Уезжая, старик сказал, что приедет к обеду, и не один.

Давид оторвал голову от подушки.

– И кто с ним будет? – нахмурился он.

– Откуда я знаю, – беззаботно пожал плечами Пуль. – Так что лучше встань и приведи себя в порядок. У тебя такое лицо, точно вчера ночью ты спускался в ад.

Давид слабо улыбнулся:

– А если вчера ночью я действительно спускался в ад?

Вздохнув, Пуль покачал головой:

– Не стоит делать это так часто. – Уже уходя, он ткнул пальцем в своего друга: – Смотри, чтобы старик не подумал, будто ты опять взялся за свое.

Давид потянулся – потолок его комнаты был залит солнцем. Но откуда пришло это чувство – яркое, упоительное? Избавление! Словно его клетка рассыпалась, кошмар закончился, испарился. Двери ада остались позади.

И он, Давид Гедеон, стал свободен?

Когда к парадному дома подъехал экипаж Баратрана, Давид стоял у окна гостиной, пылавшей от солнечного света. Оказавшись на тротуаре, Баратран галантно протянул руку и на его ладонь легла тонкая, в перчатке, девичья рука. А вслед за тем из экипажа выпорхнула девушка в шляпке и сером платье, подбитом мехом.

«Что это надумал старик? – рассеянно размышлял Давид. – Это и есть та гостья, о которой он предупреждал Пуля?»

Прямо с порога Баратран попросил молодых людей собраться в гостиной. Пятью минутами спустя он вошел туда, держа за плечо юную рыжеволосую девушку, почти девочку. Давида сразу поразили ее большие глаза – ясные, синие.

Она улыбнулась трем молодым людям – весело и открыто. Старик легонько подтолкнул ее вперед, и девушка попала в яркий столб солнечного света, устроившего в гостиной целый пожар. Рыжие волосы гостьи готовы были вот-вот вспыхнуть.

– Познакомьтесь, это – Лея Вио, внучка моего покойного друга, – сказал Огастион Баратран. – Она будет заниматься теперь вместе с вами, и я уверен, – старик заговорщицки подмигнул девушке, – Лее уже и сейчас есть чем с вами поделиться. Ведь не вы мои первенцы, а она. Я ждал этого дня, когда смогу привести ее сюда. Ждал с нетерпением. – Старик выглядел крайне растроганным. – И вот мои надежды, о которых я боялся рассказать вам раньше, сбылись. Вам теперь остается только порадоваться вместе со мной… А теперь, Лея, я представлю тебе твоих рыцарей.

Пуль сиял. Вилий Леж, напротив, хмурился. Взяв девичью ручку с розовыми ноготками в свою, Давид оробел – что-то теплое, нежное и родное счастливо ранило его.

– Мы обязательно будем друзьями, – честно пообещала девушка молодым людям.

Но какие это были глаза! Музыка морского утра звучала в них. Там непременно кружились белые чайки – падали и поднимались вновь! Казалось, душа юной девушки трепетала в чудесной синеве ее глаз.

– Лее остается только переодеться к обеду, – после короткой церемонии улыбнулся старик, – и более не расставаться с вами.

Уже у самых дверей девушка обернулась, и Давиду показалось, что эта мимолетная, едва заметная улыбка предназначена ему – и никому больше!

– Лея – внучка моего покойного друга Кая Балтазара, – все в той же гостиной, поздно вечером, сказал Баратран двум молодым людям – Давиду и Пулю. – Мы долгие годы служили одному богу. Кай погиб без малого двадцать лет назад, во время иллюзиона, в Америке. Я пытался заменить Лее деда и часто посещал дом господ Вио. Увы, я лгал матери Леи, потому что без ее спроса посвящал девочку в тайны искусства Огня и надеялся, что когда-нибудь она станет моей ученицей. Что поделаешь, я чувствовал в ней силу Кая Балтазара! А отведав запретного плода, Лея и сама уже стремилась только к этому. Потом обман раскрылся – и я был изгнан: мать Леи ненавидела и не понимала того, чем занимался ее «сумасшедший свекор», как она его называла, ведь ради своих амбиций он бросил и свою возлюбленную, и своего сына. – Огастион Баратран кивнул. – Но было уже поздно – Лея унаследовала характер деда и месяц за месяцем добивалась независимости. Не смотрите, что она еще маленькая – у нее отважный характер. Двое младших братьев Леи слушались не столько родителей, сколько ее! Одним словом, наш заговор удался. Благословленную на непослушание, Лею отпустили ко мне на полгода с сотней оговорок!