Книга Фото битвы при Марафоне - Клиффорд Саймак

– Афины мне почему-то никогда не нравились, – сказал Луи, – зато я прожил какое-то время в Спарте. И Спарта, я тебе скажу, действительно того стоила.

– Насколько я понимаю, ты образованный человек… Где ты учился?

– Однажды в Париже, в четырнадцатом веке. Потом в Оксфорде. После этого – в других местах. Под разными именами. Так что, если кто попытается проследить мою жизнь по университетам, которые я посещал, ничего не выйдет.

– Ты мог бы написать книгу, – сказал Бойд, – и она побила бы все рекорды по числу проданных экземпляров. Ты стал бы миллионером. Одна книга – и ты миллионер!

– Я не могу позволить себе стать миллионером, потому что не могу быть на виду, а миллионеры слишком заметны. Кроме того, я не стеснен в средствах. И никогда не был стеснен. Для человека с моей биографией всегда найдутся только ему известные клады, и у меня есть несколько собственных тайников. Так что я вполне обеспечен.

«Конечно же, Луи прав, – подумал Бойд. – Он не может стать миллионером. Не может написать книгу. Ни в коем случае он не может позволить себе стать известным или хоть каким-то образом заметным. В любой ситуации он должен оставаться совершенно неприметным, безликим. Принципы выживания, говорил он. И это органическая их часть, хотя далеко не все. Луи упомянул искусство предвидеть неприятности, способность предчувствовать. Кроме того, нужны и мудрость, и смекалка, и определенная доля цинизма, которая приобретается человеком с годами, и опыт, и умение разбираться в характерах, и знание внутренних побуждений человека, и понимание власти – любой власти: экономической, политической, религиозной… Да полно, человек ли он? Или двадцать тысячелетий превратили его в какое-то высшее существо? Может быть, он уже сделал тот шаг, что вынес его за пределы человечества, в ряды существ, которые придут нынешнему человеку на смену?»

– Еще один вопрос, – сказал Бойд. – Как появились эти «диснеевские» рисунки?

– Они были выполнены позже других, – ответил Луи. – Но кое-какие из ранних рисунков в пещере тоже сделал я. Например, медведь, который ловит рыбу, – мой. Я давно знал о гроте. Нашел его когда-то случайно, но никому не говорил. Так, безо всяких причин. Просто люди иногда оставляют для себя такую вот ерунду, чтобы казаться самим себе позначительнее. Я, мол, знаю что-то такое, чего ты не знаешь… Глупая забава… Но позже я вернулся, чтобы расписать грот. Рисунки в пещере были такие серьезные, строгие… Столько в них вкладывалось этого глупого колдовства. А мне казалось, что живопись должна дышать радостью. Когда племя ушло из этих мест, я вернулся и расписал грот просто для собственного удовольствия. Как тебе, кстати, эти рисунки, Бойд?

– Отличные рисунки. Настоящее искусство, – ответил Бойд.

– Я боялся, что ты не найдешь грот, а помочь тебе никак не мог. Однако я знал, что ты заметил трещины в стене, потому что наблюдал за тобой, когда ты смотрел в ту сторону. Я надеялся, что ты вспомнишь об этом. И рассчитывал, что ты найдешь отпечатки пальцев и свирель. Все это, конечно, просто удачное совпадение. Я ничего не планировал, когда оставил в гроте свои вещи. Свирель, конечно, выдавала меня сразу, и я надеялся, что ты по крайней мере заинтересуешься. Хотя здесь, у костра, ты ни словом не обмолвился о находке, и я решил, что шанс упущен. Но когда ты припрятал и унес с собой бутылку, я понял, что мой план сработал… А теперь самый главный вопрос. Ты собираешься оповестить мир о рисунках в гроте?

– Не знаю. Мне нужно будет подумать. А как бы тебе хотелось?

– Я, пожалуй, предпочел бы, чтобы ты этого не делал.

– Ладно, не буду, – сказал Бойд. – По крайней мере какое-то время. Что-нибудь еще я могу для тебя сделать? Тебе что-нибудь нужно?

– Ты сделал самое для меня главное, – сказал Луи. – Ты узнал, кто я. Или что я. Сам не понимаю почему, но это для меня очень важно. Видимо, тревожит полная безвестность. Когда ты умрешь, – а это, я надеюсь, случится еще не скоро, – на свете снова не будет никого, кто знает. Но память, что один человек знал и, более того, понимал, поможет мне продержаться века… Подожди минутку, у меня кое-что для тебя есть…

Он поднялся, забрался в палатку, потом вернулся и вручил Бойду листок бумаги. Своего рода топографический план.

– Я тут поставил крестик, – сказал Луи. – Чтобы пометить место.

– Какое место?

– Место неподалеку от Ронсесвальеса, где ты найдешь сокровища Карла Великого. Телеги с награбленным добром смыло потоками воды и пронесло вдоль каньона. Но они застряли на повороте, у той каменной баррикады, о которой я говорил. Ты там их и найдешь, очевидно, под толстым слоем галечника и нанесенного мусора.

Бойд оторвал взгляд от карты и вопросительно взглянул на Луи.

– Дело стоящее, – сказал Луи. – Кроме того, это еще одно доказательство в пользу моего рассказа.

– Я поверил тебе, и мне не нужно больше доказательств.

– Все равно. Это не помешает. А теперь пора уходить.

– Как «пора уходить»? Нам еще очень о многом нужно поговорить.

– Может быть, позже, – сказал Луи. – Время от времени мы будем встречаться. Я об этом позабочусь. Но сейчас пора уходить.

Он двинулся по тропе вниз, а Бойд остался сидеть, провожая его взглядом. Сделав несколько шагов, Луи обернулся.

– Мне постоянно кажется, что пора уходить, – произнес он, как будто поясняя.

Бойд встал, но, не трогаясь с места, продолжал смотреть вслед удаляющейся фигуре. Ощущение глубочайшего одиночества вызывал у него уже один вид этого человека. И вправду самого одинокого человека на всей Земле.