Книга Очищение убийством - Питер Тримейн

— Ты действительно думаешь, что люди так сильно убеждены в правоте той или другой церкви, что станут драться друг с другом? — осведомился Эадульф.

Освиу покачал головой.

— Не религия сама по себе, но те, кто использует религию в своих целях, угрожают миру на этой земле. Альфрит не постесняется воспользоваться разногласиями, чтобы убедить людей помочь ему захватить власть. Чем дольше те будут размышлять, кто убил Этайн из Кильдара, тем больше выдумают нелепиц, распаляя в себе старую вражду.

— Мы лишь одно можем сказать тебе, Освиу: как только мы приблизимся к решению, ты узнаешь об этом первым, — сказала Фидельма.

— Хорошо. Я удовольствуюсь этими заверениями. Но помните, что я сказал, — за границей нашей страны ходят разные слухи. Многое зависит от этого синода и решения, которое мы здесь примем.

В галерее по пути из покоев настоятельницы Хильды в странноприимный дом Эадульф вдруг сказал:

— Я думаю, Фидельма, что твои подозрения справедливы. Нам нужно поговорить с Тороном.

Фидельма насмешливо подняла брови.

— А ты знаешь, каковы мои подозрения, Эадульф?

— Ты считаешь, что строится заговор, вынашиваемый Альфритом из Дейры, чтобы низвергнуть Освиу и воспользоваться напряженной обстановкой на этом синоде как средством вызвать усобицу.

— Воистину так я и предполагаю, — подтвердила Фидельма.

— Я думаю, ты полагаешь, что Альфрит, действуя через Вульфрика и, возможно, Торона, велел убить Этайн из Кильдара, чтобы создать эту напряженную обстановку.

— Это вероятно. И мы должны постараться выяснить, правда это или нет.

Фидельма и Эадульф входили в закут сестры Ательсвит, который они уже считали своим, когда зазвучал торжественный полуночный звон.

Фидельма подавила вздох, а Эадульф немедленно вынул молитвенные четки.

— Уже поздно. Завтра мы встретимся с Тороном, — сказала Фидельма. — Но не забудь, что ты должен разузнать о прошлом Ательнота. Пока что у меня остаются подозрения на его счет.

Брат Эадульф кивнул в знак согласия и начал читать «Ave Maria»:

Ora pro nobis, sancta Dei Genetrix.

Молись за нас, святая Матерь Божья.

Колокол, воззвавший к первой утренней трапезе, уже отзвонил, и молитва, предшествующая трапезе, уже была произнесена, когда сестра Фидельма проскользнула на свое место за длинным деревянным столом. Сестра, избранная на этот день чтицей, была сторонницей Рима и уже заняла свое место за кафедрой во главе стола. Она неодобрительно нахмурилась, когда Фидельма присоединилась к ним.

— Benedicamus, Domino,[15]— холодно произнесла она в знак приветствия.

— Deo gratias,[16]— ответила Фидельма вместе со всеми.

После чего сестра произнесла молитву Beati immaculati,[17]которая предшествовала чтению, и все приступили к трапезе.

Фидельма, стараясь не слышать скрипучего голоса этой женщины, без особой охоты вкушала еду из злаков и плодов, стоящую перед ней. Время от времени она поднимала глаза, чтобы рассмотреть собравшихся в трапезной, но Эадульфа не было. Она увидела брата Торона, сидевшего за столом невдалеке от нее. Смуглое лицо монаха-пикта казалось оживленным. Она удивилась, увидев, что он занят разговором с молодым монахом с соломенными волосами, Сиксвульфом. Молодой человек сидел к ней спиной, но его волосы, его узкие плечи и женственные движения нельзя было не узнать. Заинтересовавшись этим, она наблюдала за выражением лица Торона. Оно было напряженным, сердитым и упрямым. Вдруг она обнаружила, что черные глаза Торона смотрят прямо на нее. Их взгляды скрестились на миг, после чего елейная улыбка скользнула по смуглому лицу пикта, и он кивнул ей. Фидельма заставила себя склонить голову в ответ и снова занялась едой.

Выходя из трапезной, она наконец заметила Эадульфа, который сидел с несколькими клириками-саксами в дальнем углу. Похоже, они были заняты важным разговором, и она не стала подходить к нему, решив прогуляться к берегу моря. Давно уже не дышала она свежим морским воздухом. А вчерашняя вечерняя попытка сделать это не удалась из-за Торона и его тайной встречи с Вульфриком. Кажется, она провела взаперти в этом монастыре уже целую вечность!

Ее озадачило столь нежданное сближение Торона с Вульфриком и Сиксвульфом. Важно ли это и связано ли со смертью Этайн?

Фидельмой овладела неуверенность. Она попала в незнакомую, чуждую страну, а необходимость вести расследование смерти подруги только усиливала смятение и уныние.

Она пошла по дороге к гавани и свернула на каменистый берег. Вокруг были люди, но никто не обращал на нее внимания, когда она, склонив голову в раздумье, проходила мимо.

Она собиралась обдумать то, что ей удалось узнать.

Но, как ни странно, думала об этом саксонском монахе, об Эадульфе.

С тех пор как она получила титул доули суда брегонов, ей ни разу не доводилось работать с напарником. Всегда она была единоличным представителем истины. Никогда ей не случалось полагаться на чье-то суждение, а тем более — работать с иноземцем. Но самое интересное, что она вовсе не ощущает Эадульфа таким уж «чужаком», как в ее народе называют иноземцев. Наверное, потому, что он много лет учился в Дурроу и Туайм Брекане. Но даже это обстоятельство не может объяснить, откуда взялось столь странное чувство товарищества, которое она начинает испытывать к Эадульфу.

А эта Нортумбрия! Странная страна, полная странных обычаев и отношений, совершенно непохожих на простые порядки в Ирландии…

И тут она вдруг остановилась и рассмеялась про себя. Неужели она допускает, что какой-нибудь сакс, сравнивая здешние порядки с ирландскими законами и отношениями, сочтет их проще своих. И она вспомнила строчку из гомеровской «Одиссеи» о том, что нет более сладкого зрелища для глаз мужчины или женщины, чем родная страна.

Она приехала сюда только потому, что Этайн из Кильдара попросила ее об этом. Теперь Этайн мертва. А сама она невзлюбила эту страну и ее народ за гордыню и высокомерие, за жестокость и кровожадность их законов. В этой стране единственная кара — казнь, и преступнику не дается никакой надежды искупить свою вину или возместить ущерб жертвам. Ей хотелось вернуться домой, в свой монастырь. Опостылели эти саксы. Но ведь Эадульф тоже сакс.

Мысли ее снова помчались вскачь, и Фидельма сердито хмыкнула.

Нет, Эадульф не такой, как его племя. У него есть хорошие качества. Он ей нравится, ей с ним приятно, ее восхищает его пытливый ум. И все равно саксы ей не по душе.

Но ведь многие люди из ее народа тоже ей не по душе. Гордость и высокомерие — грехи, свойственные многим.